Когда обыск не принес результатов, солдаты спустились вниз. Генрих приказал своим людям уходить, а потом повернулся к Йозефу и сказал:
– Твоя племянница показала свое истинное лицо. И я обязательно раскопаю, что ты прячешь, это только вопрос времени. Так что, имей в виду, это только начало.
– Нет, – холодно ответил Йозеф, делая шаг вперед и вставая перед этим амбалом. – Боюсь, герр фон Штраус, на этом уже все.
Майор выглядел ошеломленным, но вместо ответа повернулся на каблуках и вышел из дома, хлопнув дверью.
Когда он ушел, Йозеф запер дверь и побежал на чердак. Ханна стояла у окна и смотрела через крыши на дорогу, наблюдая за их отъездом. Она улыбнулась, в уголках ее губ притаился намек на озорство, а потом вернулась к уборке, продолжая чистить грязное, разбитое оконное стекло.
– Где он? – выпалил Йозеф.
Она обернулась:
– Он ушел как раз вовремя. Я получила информацию от Сопротивления, что ваш дом обыщут, и мне удалось опередить солдат. К счастью, у меня был запасной ключ.
– Сопротивление? Откуда они знают, что вы знакомы со мной?
– Когда вы болели, они однажды проследили за мной. Проверяли, не двойной ли я агент. Они все узнали про вас, но не были уверены в моей связи, до сегодняшнего дня. Боюсь, что у Ингрид неприятности, и обыск случился из-за этого.
Йозеф сел на сундук, чтобы все обдумать.
– А куда отправился Майкл?
– Я точно не знаю. Не было времени подготовить безопасное место. Ему рискованно возвращаться сюда. Теперь за вашим домом будут следить, – она сунула руку в карман: – Он оставил вам это. – Она протянула ему листок бумаги, и, видимо, почувствовав, что ему нужно побыть одному, извинилась, сказав, что идет заваривать чай.
Йозеф открыл наспех написанную записку: Отыщите человека, что играл на пианино.
Он смотрел на слова и точно понимал, что имел в виду Майкл, но не был уверен, что этот человек еще жив. А после таких внезапных событий он не был уверен, что когда-нибудь отыщет его.
Глава 52
Ингрид вывели из камеры и отвели в комнату для допросов. Комната была маленькая и темная, с потолка свисала единственная лампочка. Ее усадили на железный стул перед железным столом. В комнату вошел военный низкого звания и стал допрашивать ее, снова и снова задавая вопрос, почему она ввела в заблуждение Гестапо. Ингрид рассказала все, что знала. Но он все равно продолжал задавать одни и те же вопросы по кругу, пока она не выдохлась. Через несколько часов, не дав Ингрид ни еды, ни воды, они потащили ее обратно в камеру и швырнули внутрь.
Часы спустя Ингрид тихо сидела, кипя от злости, на краю деревянной кровати, все ее просьбы поговорить с Генрихом остались без внимания. В этот момент распахнулась тяжелая металлическая дверь. В тени стоял офицер. Наконец-то, подумала она, Генрих разобрался с путаницей, и они пришли, чтобы освободить ее. Но затем офицер вышел из тени на свет, и она застыла, услышав знакомый голос, который, как она надеялась, никогда больше не услышит.
– Ну, разве это не шлюха Генриха.
В ужасе она вскочила на ноги, пытаясь пробежать мимо него из камеры, но он с легкостью схватил ее.
– Не так быстро, – издевательски усмехнулся он… – Мне кажется, у нас с тобой есть незавершенные дела. Думаю, завтра и разберемся с ними, – затем втолкнул ее обратно в камеру и захлопнул дверь.
* * *
На следующий день со скрежетом металла, дверь в темную тесную камеру Ингрид распахнулась. Из коридора полился свет, ослепляющий глаза. Она прижалась к скользкой кирпичной стене, когда как эхо тяжелых шагов раздалось в комнате. Неужели чудовище вернулось за ней? Но вместо мучителя в комнату вошел угловатый солдат. Его остро очерченная фигура заполнила дверной проем, перекрыв весь свет, кроме ореола над его головой. Из устрашающего силуэта донесся грубый приказ:
– Вы пойдете со мной, фройляйн.
Ингрид нехотя поднялась с кровати и медленно подошла к нему. Все тело ныло после тяжелого ночного сна, и дух ее был сломлен. Ей срочно нужно было найти Генриха, почему он не пришел за ней? Он мог и не знать, что ее арестовали, и, может, заболел от беспокойства. Она жаждала его утешения, его объятия были ей необходимы.
Она попыталась привести в порядок свою грязную, мятую одежду. Потеряв терпение, солдат грубо схватил ее за руку и потащил в мрачный коридор, тот самый, по которому ее вели прошлой ночью.
– Мой жених Генрих фон Штраус придет в ярость, когда узнает, что вы сделали со мной, – прохрипела она – ее губы и горло за ночь пересохли без воды.
Конвоир усмехнулся:
– Майор фон Штраус и поручил мне вас доставить. Он в курсе всего, что вы натворили.
– Генрих здесь? – воскликнула Ингрид с облегчением. – Слава Богу!
Конвоир быстро тащил ее, и, казалось, с особым смаком произнес следующее едкое замечание:
– Он здесь уже несколько часов. Только сейчас добрался до вас.
Ингрид растерялась. Часов? Если он здесь, то почему не пришел лично?
Они продолжали идти по жуткому коридору в другую комнату, не ту, где ее допрашивали прошлой ночью. Изнутри ее грызла изводящая тревога. Что-то было не так.
Конвоир открыл дверь и грубо втолкнул ее в тусклую комнату, пропахшую потом и плесенью. И снова на цепочке с потолка свисала единственная лампочка, у которой зловещей ритм отбивал своенравный мотылек: его трепещущие крылья стучали как кончики пальцев по окну. Когда ее глаза привыкли к темноте, она заметила, что эта комната оказалась просторнее, чем предыдущая, но в центре стоял такой же металлический стул.
В конце комнаты за длинным стерильным столом сидели три офицера. Ее сердце заколотилось. Среди них был Генрих.
– Генрих! – истерично закричала она.
Но он не поднял глаз и не обратил на нее внимания. Он сосредоточенно писал.
– А, фройляйн Хельд, – сухо произнес один из офицеров СС, всматриваясь в нее.
Ингрид подошла к столу и взмолилась:
– Генрих, это же я, Ингрид!
Но Генрих не оторвался от своего занятия.
– Будете говорить, когда дадим слово, – оборвал ее третий офицер. – Сядьте-ка и послушайте, что мы расскажем.
Она застыла как вкопанная, парализованная новым страхом, страхом гораздо более сильным – страхом быть отверженной. В ответ на просьбу начальника конвоир силой усадил Ингрид на стул.
Безмолвное отчаяние давило на нее тяжелым, влажным туманом, который с чувством полнейшего замешательства пробирал ее до костей. Почему Генрих игнорирует ее? Что такого ужасного она совершила, что они с ней обращаются, как с преступницей?
Первый офицер снова заговорил, его глаза смотрели на нее с презрением:
– Кажется, прошлой ночью вас допрашивало Гестапо?
