Вот, собственно, и все.
Дурацкое авторское самолюбие? Не знаю. Отнюдь не все мои друзья и подруги были в восторге от моих писаний. Я много раз встречал неодобрение или равнодушие, а также пустые или переслащенные похвалы. Не говоря об острой принципиальной товарищеской критике. Что не мешало ни дружбе, ни любви.
А эти птички прочирикали о нашем полном несовпадении.
Фьють-фьють.
эпистолярный жанр
Но пусть она вас больше не
Когда-то давно я был влюблен в одну девочку. Я еще совсем маленький был, в восьмом классе. Поэтому любовь была очень строгая.
Мы ходили в театры. Мы были на «вы». Она брала меня под руку, только когда было очень скользко. И то ненадолго.
Но у меня просто голова кружилась рядом с ней идти и вообще быть вместе. И я думал, что так будет всегда: снежная улица, вечер, мы стоим у подъезда и говорим, говорим, говорим, она просит подержать сумочку, пока она перематывает платок на голове, на своей гладкой темной головке с тургеневским пробором, она протягивает мне сумочку, мы на секунду сталкиваемся пальцами, и у меня все замирает внутри.
Потом она ушла к другому.
– У нас с ним серьезно, – сказала она.
То есть со мной, значит, было так, в шутку?
Но неважно; я понял, что теперь это совсем неважно.
Я долго болтался по холодным улицам, съел три порции мороженого. Три вафельных стаканчика с маргариновыми розочками. Их я выплюнул.
Ждал, что у меня вот-вот начнутся ангина, ломота и жар.
Но, наверное, я был слишком убит, чтобы вдобавок простудиться.
Пришел домой. И решил написать ей письмо.
Конечно, я не рассчитывал этим письмом вернуть ее. Или устыдить, или, боже упаси, обидеть на прощанье. Я просто хотел ей сказать, что у меня это было тоже серьезно, серьезней некуда. Хотел, чтобы она поняла мои чувства. А они были довольно сложные. Примерно вот такие.
«Я любил Вас, – писал я на тетрадном листе шариковой ручкой. – Наверное, моя любовь еще не совсем прошла, но это уже неважно, не беспокойтесь, да я и сам не хочу, чтобы Вы грустили. Но я Вас любил, правда. Я любил Вас молчаливо и отчаянно, я боялся сказать Вам лишнее слово, а тем более прикоснуться к Вам. А как я Вас ревновал ко всем, кто вокруг, страшно вспомнить! Но при этом я любил Вас ласково и честно, странное сочетание, правда? Ну хватит. Пускай тот, с которым у Вас серьезно, полюбит Вас так же, как я. Как говорится, дай Бог».
Подписался. Сложил вчетверо. Но решил не отправлять.
Потому что все равно ее никто никогда не будет любить, как я.
Разве объяснишь? Ну и не надо!
владею со словарем
Разговорник
Просто две смешные истории.
Первая.
Однажды я – студент-второкурсник кафедры классической филологии – шел по мосту, который ведет от Кутузовского к Калининскому.
Не слишком поздняя ночь. Я практически трезв, иду со скромной девичьей вечеринки.
Навстречу – пожилой мужчина с немолодой дамой. Оба сильно выпивши.
Мужчина (старик, как мне тогда показалось) бросается ко мне, причем подмигивая своей даме, и орет:
– Dic mihi, juvenis, ubi lagenam vini emere possim?
[1]
Я слегка офигеваю, но, собрав себя в кулак, отвечаю:
– Nescio, tamen nox venit, omnes tabernae clausae sunt!
[2]
Тут офигевает он. И спрашивает меня:
– Я пьяный, да? Я в жопу напился, и у меня белочка, да?
Я холодно вопрошаю в ответ:
– Quousque tandem, viator, abutere patientia mea?!
[3]
И, сделав рукой величавый жест, иду своей дорогой, не оборачиваясь.
Вторая.
Ищу какую-то улицу в районе вокзальной площади города Берна. По карте все ясно, а на местности не получается. У меня так бывает иногда. Возвращаюсь к исходной точке, к зданию вокзала. Стоят две юные швейцарочки на автобусной остановке. Подхожу.
– I’m sorry, do you speak English?
– Yes, a little, – вежливо, но без особой приветливости.
Спрашиваю, где такая-то улица. Объясняют, помогая себе жестами.
– Thank you very much, – говорю.
– Bitte, bitte, – отвечают.
Отхожу буквально на шаг. И слышу за спиной по-русски:
– Эти американцы такие наглые! Все прям им обязаны по-английски! Хоть бы разговорник купил, честное слово!
чисто Мопассан
Театр для себя
Сережа Семенов любил развлекаться с проститутками. Всякий раз, приезжая в командировку, устраивал себе отрыв и зигзаг.
Началось с такого случая.
Сидел он в гостиничном баре, весь такой заметный приезжий мужчина. К нему подсела мамочка и говорит: дескать, скучно в нашем городе N-ске, особенно по вечерам.
– Скучают девочки? – спросил он.
– Скучают, скучают.
– Приличных мужчин, что ли, нету? – засмеялся Сережа. В голове созрела шутка.
– Нету, нету, совсем нету.
– Ну, так и быть, – щелкнул пальцами. – Показывай личный состав.
Мамочка привела троих. Они прошли мимо столика. Не понравились. Она еще троих вывела, рассадила на табуретки у стойки. Сережа долго хмыкал. Все же выбрал. Высокую брюнетку в чулках со стрелкой.
– Да, кстати, – спросил он, уже взяв девочку под руку. – Сколько денег?
– Полсотни баксов.
– Вот так, строго полсотни? Хм. Ну ладно. Хорошо. Но тогда платите вперед.
– Что вперед? – не поняла она.
– Как что? Полсотни баксов! – Сережа протянул ладонь.
– Мужчина, вы чего?
– Нет, это вы чего, тетя! – возмутился Сережа. – Вы же сами сказали, что девочки соскучились. Я согласился развлечь. За полцены! Я обычно сотню беру!
С тех пор Сережа полюбил такие шутки. Массаж эмоций.
Например, он заказывал девочку по телефону голосом пьяного подростка. Поэтому девочку приводили под охраной двух лбов. Они заглядывали за занавески, в ванную и под кровать – нет ли там случайно приятелей хозяина. Сережа орал, что ему весь кайф сломали, всё, всё, ничего не надо, подите вон.
