– Извини, не рассчитала, – сказала Анна Викторовна, утирая слезы. – Но я папу твоего любила, извини еще раз…
Деятель культуры. В таком-то году был в Москве. Наташа его вычислила. Примерно. С большой вероятностью. Писатель из тех, кого в СССР называли «прогрессивными».
После смерти матери она поехала-таки в Англию. Дом-музей в пригороде. Открыто по вторникам и четвергам. Седая леди поясняла: вот кабинет, вот библиотека, вот любимая трубка. Кроме Наташи, других посетителей не было.
– Здесь он написал свой знаменитый роман «Польская падчерица», – говорила леди. – Содержание: английский писатель знакомится в Лондоне с польской актрисой. Приезжает в Варшаву и привозит ее с дочерью к себе. Вся книга о том, как маленькая полька становится англичанкой. Роман написан в 1955 году.
– В каком году? – вскрикнула Наташа.
– В пятьдесят пятом.
– А в шестьдесят третьем он ездил в СССР?
– Ездил, конечно! – сказала леди. – На презентацию перевода этого романа.
– Я не читала, – сказала Наташа вдруг по-русски. – А мама, наверное, читала.
– Przepraszam, ne rozumiem, – сказала леди.
контрпропаганда
Правда о правах человека
В конце семидесятых американский президент Картер стал бороться за права человека в СССР. Вот однажды мы сидели со слушателями Дипломатической академии, где я тогда служил, и обсуждали эту ситуацию.
Один товарищ выпил водки, съел четвертушку лимона и сказал: «Я вам все расскажу про права человека. Сам видел. Этим летом. Я стажером был в нашем консульстве (он назвал чудесный скандинавский город). Красота, уют, покой. И вдруг прибегает мужик. Наш. Русский. Советский, в смысле. Весь задыхается, слова сказать не может. Я его чаем напоил, успокоил. Не волнуйтесь, мы вам поможем. Думал, турист паспорт потерял или моряка проститутки обокрали. Нет, все хуже. Мужик – директор эстрадного ансамбля. Они тут на гастролях. И один трубач, стервец, выбрал свободу. Пошел в полицию и сдался. Убежища просит.
Так. Я сразу вице-консулу звоню. Он приезжает. Так, говорит. Плохи наши дела. Ваш ансамбль, товарищ, больше за рубеж не выпустят. Мне – выговор. А тебе, мне то есть, – сказал рассказчик, – хана выездной карьере. Будешь на Смоленской сидеть и бумажки перекладывать. Надо что-то делать. Надо решать вопрос…
Отправили мы этого эстрадного директора в гостиницу. Пошли в кладовку. Взяли ящик водки „Посольская“. И еще бутылку коньяка „Юбилейный“. Загрузили в машину. Поехали. Я за рулем, он рядом. Приехали в полицейпрезидиум. Встречает нас такая красная рожа, два метра в высоту. О, Ханс! О, Петья! Целуются они с нашим вице-консулом. Спускаемся во дворик. Ханс, дай ключ от багажника. Перегружаем ящик „Посольской“. А бутылку марочного коньяка – в руки. Для дам-с-с-с!
И говорит вице-консул ихнему полицейскому начальнику:
– Понимаешь, Ханс, я этого трубача где-то даже понимаю. У вас тут – сплошной шоколад со сливками. А у нас – буераки и сплошной дефицит.
– Ну, ну? – говорит Ханс по-ихнему.
– Но, дорогой мой друг Ханс, – продолжает вице-консул. – Но у меня будут большие неприятности. А у этого приятного молодого человека – вообще конец карьеры. Никогда он больше не приедет в ваш прекрасный город, никогда не выпьет с тобой стопку водки.
– Ну, ну, – говорит Ханс.
– Помоги нам, Ханс, – говорит вице-консул. – Я тебя прошу. Заметано?
– Ну, ну! – говорит Ханс.
Обнялись они еще раз. Мы уехали. А через полчаса ихние полицейские привезли нам этого трубача. В наручниках. Ну, наручники мы попросили с него снять, провели политбеседу и даже обещали маме не говорить.
Так что брехня все это про права человека на Западе. Такие же менты, как у нас».
теперь про Грету
Традиционалист
В одну из скандинавских столиц приехал в порядке обмена молодой советский ученый Саша Круглов. В тамошний университет, на полгода. На кафедре, куда его приписали, он познакомился с девушкой по имени Грета.
У нее была длинная и редкая фамилия. То ли Росмерсхольм, то ли Понтоппидан, точно не помню. Она очень этим гордилась и показывала Саше телефонный справочник – сплошные Хансены и Йенсены, десятками страниц. А она одна такая.
Они понравились друг другу и решили пожениться. Саша ей однажды утром сделал предложение, и она согласилась.
– Хорошо, – говорит, – спасибо, я верю, что у нас все будет хорошо. Если ты серьезно, то пойдем распишемся.
– Я совершенно серьезно, – сказал Саша. – Но у нас есть такая традиция. Надо испросить родительского благословения. То есть сказать маме с папой. Познакомить их со своей избранницей. Ну, хотя бы письмо написать. А когда они ответят согласием, тогда можно и расписываться.
– А вдруг они не согласятся?
– Что ты! Это чистая формальность! – сказал Саша. – Традиция, я же говорю.
– Ладно, – сказала Грета. – Хорошо.
Саша написал письмо домой, какая Грета добрая, красивая и умная. Бросил конверт в ящик и стал ждать ответа. А буквально через четыре дня его вызвали в посольство.
– Приятная новость из Москвы, – сказал ему советник по культуре. – Ваш институт получил важнейший государственный заказ. Сформирована новая лаборатория. Вы назначены заместителем заведующего.
– Ух ты! – сказал Саша. – Спасибо!
– Не за что, – сказал советник. – Я тут ни при чем. Самолет через три часа. Сергей Сергеич и Нина Матвеевна помогут вам собраться. Они ждут внизу, в машине. Вот ваш билет.
Сергей Сергеич был шофер посла, а Нина Матвеевна – его жена, завхоз.
– Мне надо позвонить одной знакомой, – сказал Саша.
Советник пододвинул к нему телефон.
Но Греты не было на работе. Дома – тоже.
В Москве оказалось, что с новой лабораторией пока надо подождать.
Саша Круглов пошел в иностранный отдел.
– Наверное, я должен вернуться, продолжать стажировку?
Ему вежливо объяснили: нет, не должен. Никто никому ничего не должен.
Саша позвонил Грете. Она страшно обиделась. Решила, что ему родители запретили на ней жениться, и он послушался.
– Fucking traditionalist! – сказала она и повесила трубку.
Он вернулся в этот город всего через десять лет. Но Грету не нашел, несмотря на редкую фамилию. Наверное, вышла замуж за какого-нибудь Хансена. Или Йенсена.
но увидеться надо было
Жизнь после жизни
– Кто там? – спросила Надежда Ильинична в домофон.
Там горестно молчали. Она почти догадалась, но спросила еще раз:
