Володя вернулся в свою машину.
Все равно на бабушкиной даче никто не жил. Летний домик без удобств. А тут – реальный шанс. Завтра о нем будет говорить вся тусовка. Потом – глянец. Настоящий успех начинается с этого.
Но влюбленный в Соню олигарх – который чуть не разорился, потому что целый год играл на бас-гитаре в ее ансамбле, – он-то ведь не знал всей правды.
Поэтому в топе «Яндекса» появилась новость о некоем композиторе Саранцеве, которого за неделю до загадочной гибели видели с Соней Андриевич.
– Черт, – сказала Соня, когда прочитала.
толкование сновидений
Дорофеев и небеса
Дорофеев сидел на кровати в гостиничном номере и старался не смотреть, как его жена переодевается, чтобы идти купаться. Но все равно смотрел. Она была еще довольно молодая, тридцать восемь лет. Она сняла трусики и стала натягивать бикини. Она еще не успела загореть, они приехали только вчера, и попа у нее была еще совсем белая. Довольно красивая, кстати.
Дорофеев удивился, что смотрит на нее как будто через стекло. Как будто это посторонняя тетка с голой белой попой.
Жена, подумал Дорофеев. Женщина. Жребий. Жизнь.
Он удивился, что всё получается на букву «ж». И продолжал в уме:
Жара. Жалюзи. Жуть.
– Полотенце взял? – спросила жена, обернувшись.
Дорофеев кивнул и вдруг вспомнил три вещи.
Он знает турецкий язык: окончил МГИМО.
Он отлично ныряет: первый разряд по плаванию.
В детстве делали операцию по поводу фимоза: отре́зали крайнюю плоть.
Все сходилось.
Поэтому он сильно нырнул и поплыл от берега.
Вынырнул далеко-далеко, у маленького острова.
Выбрался на берег. Лег на камни. К нему подошел мальчик. Дорофеев по-турецки попросил воды. Мальчик принес глиняную чашку. Мальчик был слабоумный. Он жил на этом острове с глухонемой бабкой и слепым дедом. Мать у него умерла, а отец утонул. Мальчик решил, что Дорофеев – это его отец, который выплыл. Дорофеев остался жить с ними. Он ловил рыбу и жарил ее на костре, на черной шершавой сковороде. Доил козу и делал сыр. Отжимал масло из оливок. Сидел на берегу, босой, худой и бородатый, и медленно думал на букву «ж»:
Жажда. Жалость. Желтизна.
Мысли жужжали, как шмели. Потом улетали, и в голове оставалась волшебная пустота старого винного кувшина, древней амфоры.
Дорофеев запрокидывал голову и глядел в небеса. Синие и глянцевые, как на рекламном плакате в офисе турфирмы.
– Ну что, берем? – спросила его жена. – Давай, решайся, хорошие ведь путевки. И недорого вроде.
– А? – очнулся Дорофеев. – Нет, нет. Лучше в Египет.
демонстрация протеста
Татьяна Павловна и Казимир Янович
– Чем они нас кормят? – сказала Ильина. – Разве это обед? А вчера Остапчук всю ночь звала медсестру, и никто не подошел. Возмутительно.
– Государство о нас бесплатно заботится, – сказал Стецкий. – Благодарить надо, а не возмущаться.
Разговор шел в столовой дома-интерната для престарелых.
– Государство? – чуть не задохнулась Ильина. – Бесплатно? Мы своим трудом создали и оплатили это государство! Надо протестовать! И мы будем протестовать!
– Ну-ну, – хмыкнул Стецкий. – Не надоело?
Татьяна Павловна Ильина была ветераном правозащитного движения, а Казимир Янович Стецкий – ветераном ОМОНа. Хотя на площадях они не встречались, отношения между ними были понятно какие.
Поэтому, когда Ильина договорилась со старухами, что они соберутся в холле, обсудят ситуацию и составят коллективное письмо, Стецкий устроил в этом самом холле чемпионат по шашкам. И так все время. Стоило Ильиной затеять собрание – тут же Стецкий выскакивал с викториной или концертом.
Через месяц директор встретил в коридоре Стецкого на коляске и сказал, что Ильина в пятницу устраивает большую акцию протеста. С плакатами.
– Знаю-знаю! – сказал Стецкий. – Разведка работает! А у нас как раз будет репетиция хора ветеранов! А?
– Бэ! – сказал директор. – Не вздумайте мешать! Ясно?
Стецкий удивился. Но всё стало ясно в субботу, когда к интернату подъехали красивые машины, и директор стал водить областное начальство по ободранным коридорам и жаловаться на нехватку средств. Он показал начальству старух с плакатиками: «Требуем губернатора!», «Погибаем без лекарств!», «Голодаем, как в войну!»
Еще через полгода Стецкий перегородил директору дорогу своей коляской и спросил:
– Ну чего? Пробила губернатора Татьяна Павловна? Добавили финансов?
– Обещают, обещают, – вздохнул директор.
– А откуда у тебя новый джип? И новая заместительша? Она твоей жены сестра, я все знаю, разведка работает.
– В лежачее отделение хочешь? – спросил директор, оттолкнул коляску и пошел по своим делам.
Лежачее отделение – это был смертный приговор. Три недели – и умрешь от пролежней.
Ильина вроде что-то опять затеяла. Стецкий решил не мешать, а просто посмотреть.
Приехал в холл. Две старухи сидели на диване.
– Татьяна Павловна где? – спросил он.
– Уехала, – сказала старуха.
– Куда?
– Ночью увезли, – сказала другая, пряча глаза. – На «скорой помощи».
– Таня! – вдруг забился Казимир Янович в своей коляске – Дура! Зачем ты?!
Выскочил директор:
– Чего орешь? Укольчик ему!
– Я протестую! – закричал Казимир Янович и своим слабым шишковатым кулаком ударил директора.
Запрокинул голову и увидел площадь, дождь, толпу, рваные бумажные плакаты, а он тащит Татьяну Павловну к милицейскому автобусу. Он молодой, злой и сильный, она молодая, злая и красивая, он втаскивает ее в узкие двери, она раскидывает руки, и он случайно касается губами ее лица, и дождь шумит так, что больше ничего не слышно.
там, за облаками
Имя-отчество
У Саши Мятликова все знакомые девочки сначала были Леночки и Танечки. Это понятно, потому что сначала он знакомился с девочками в детском саду.
Потом девочки стали по фамилиям: Соколова, Шапошникова, Лазурская, Гурко, Топорнина и Шмидт; это уже в школе.
На первом курсе института были Антонова и Ткачик, но дальше пошли Настя, Люба и Света. И Лена с Машей.
На работе они вдруг стали зваться полными именами. Наталья позвонила и сказала, что Лариса видела его в кафе с Катериной. Ну и что? Не хочешь – не надо. Поэтому он уехал отдыхать с Татьяной и чуть не женился на Галине.
