Смотался быстро за водкой. Ехал обратно в троллейбусе. И тут зашел человек…
– Где тут?
– Да скоро… На «Соколе» или чуть позже. Я сидел такой… не в фокусе. К «Аэропорту» подъехали, когда я его заметил. Он у двери стоял и тут же вышел. Проезд, мне показалось, не оплатил…
– Как выглядел?
– Как выглядел… Похож на мужчину с Кавказа. Невысокий, весь в черном. Сам черный… волосы, в смысле. Кавказец, а может француз.
– Гм… Не итальянец?
– Может быть! Глаза злые… Я мельком видел, когда он выходил уже. Вышел еще так злобно, резко!
– Узнать сможете?
Тут Птушко заранее испугался. Ответил путано, что может, конечно, и да, но возможно, наверное, и нет.
– Я его пять секунд видел! Я сначала галоши увидел, потом и на него посмотрел…
– И что же с галошами?
– В том и дело, что чебурашки на них! Здесь и здесь… спереди прямо.
– Какого цвета чебурашки?
– Серенькие! Или зеленые…
– Вы точно их видели?
Птушко ответил, что первоначально он и сам подумал – мерещится. Но посмотрел во второй раз и в третий. Кроме того, пьет он не так уж и часто, раза два в неделю максимум, только иногда три-четыре, так что до алкоголизма ему, Птушко, как до Китая пешком. Очень уверенно все это рассказал, а в конце вдруг признался, что если уж совсем честно, то начал сомневаться… А вдруг впрямь померещилось.
Покровский видел при этом, с какой скоростью у Птушко зрачки ходят туда-сюда, и подумал, что про «померещилось» он со страху начал, чтобы итальянца кавказского не опознавать. Зарежет, мало ли.
– Ну, зацепка, – сказал Покровский Гоге Пирамидину.
– Пойдете сейчас со мной на Ленинградский рынок, – сказал Гога Пирамидин гидропроектировщику.
– Я на работе! – переполошился Птушко. – И я могу не узнать!
– С начальством вашим решим. А узнать – отчего же не узнать, я рядом буду.
Увел понурого Птушко Гога Пирамидин… Ладно, посмотрим.
К клумбе в Чапаевский парк Покровский попал в 17:10, Митяя не было. Вряд ли не дождался, десять минут подождал бы Митяй. Покровский закрыл глаза – очистить мозг, проветрить… Песню полезно какую-нибудь про себя исполнить… Покровский стал неспешно напевать внутренним голосом «Как всегда, мы до ночи стояли с тобой», думая, что вот есть же традиция у иных народов сидеть в одиночестве и петь вслух, хорошая традиция, но если так поступить сейчас, прохожие граждане занервничают.
На середине песни не выдержал, открыл глаза, не идет ли Митяй. Он как раз – не шел даже, бежал.
Подспудными разговорами Митяю ничего не удалось у Сеньки о встрече Покровского с каркасолазами выведать, и Митяй, по его собственному выражению, «пошел ва-банк». Признался Сеньке, что помогает милиции, и убедил товарища, что дело серьезное. Сенька в свою очередь признался, что скрыла компания от Покровского одну важную вещь, но он, Сенька, не уверен, что можно ее выдавать Митяю. Только милиции тогда уж напрямую! Согласился встретиться с Покровским, но…
– Его мать задержала! То есть вообще не отпустила. Сенька, она говорит, зарос тройками… объявили годовые оценки. Заставляет читать книгу.
– Это не беда, – сказал Покровский. – То есть тройками не надо зарастать, а что не отпустила – ерунда. Их сейчас дома двое, он и мама?
– Да! Брат в армию ушел, а отец запил. Ремонт сделал, Сенька говорит, теперь неделю будет пить в Медведкове с материным братом.
– Какой номер квартиры?
– Сороковая.
Покровскому открыла женщина с полотенцем на голове – лет эдак тоже вокруг сорока, легко поверила, что Покровский из домоуправления по поводу их домашнего ремонта. Не казалась особенно ущемленной. Стройная, свежая, лицо веселое, коленка из халата торчит.
– Сделали, да! Такой, полукосметический. Ванную поменяли, а остальное так – двери, побелка. Обои в одной комнате. А вы почему спрашиваете?
Покровский объяснил, что готовятся новые правила ремонта квартир. «Будто из самого Политбюро инициатива, хотя тут, может, врут». И согласно новым правилам, нужно будет утверждать в ЖЭКе все мелочи, включая выбор обоев.
– А то их выбирать будто бы можно! – возмутилась мать Сеньки. – Какие нашли, такие и поклеили. Глупость какая!
Придержала полу халата, чтобы не отпахивалась.
– Глупость не глупость, а информировать я вас должен. По слухам, любой ремонт в этом году, даже если раньше правил сделан, будет проверен. И если что не так, последуют штрафы.
– Штрафы задним числом? – мать Сеньки не так просто было запугать. – Это разве логично?
– Много у нас логичного? – возразил Покровский. – Знаете, как Брежнев Райкину сказал?
– Как? – оторопела хозяйка.
– Сказал: «Аркадий, логики не ищи!»
– А… А по какому поводу он так сказал?
– Этого я не знаю. Но информация точная.
– А вот у меня, между прочим, информация, что из слива в ванной пахнет черт знает чем, хотя я чем только туда… Зайдите-зайдите, понюхайте, и у вас будет точная!
Шагнула в ванную, Покровский было за ней, но остановился, воззрился на дверной косяк.
– А дверь-то в ванную у вас криво навешена, может застрять в чрезвычайной ситуации.
– Криво? – удивилась хозяйка. – Вроде не криво.
– Да где же не криво! Дружище, рассуди нас, – позвал Покровский Сеньку. – Вот глянь, дверь перекошена?
– Нет… – посмотрел Сенька.
Он, разумеется, сразу узнал Покровского, но тот ему настолько заговорщицки подмигнул, что Сенька ждал развития событий.
– Я же вижу, что перекошена. Можете закрыть изнутри на защелку?
Надежде Алексеевне стоило бы, конечно, подумать, прежде чем запирать себя на защелку при незнакомом мужчине, но Покровский умел внушить доверие. Защелкнула. Покровский схватился за ручку двери.
– Определенно перекошена! Не открывается.
– Как же не открывается, – Надежда Алексеевна отщелкнула защелку, попыталась открыть, Покровский держал крепко.
– Да вот так! Я вижу, типичный структуральный перекос…
– Какой еще структуральный, только что открывалось… – раздавался глухой растерянный голос.
Сенька открыл рот, было видно, еще миг, и он что-нибудь да предпримет.
– Дружище, бери ключи. Там моя машина перед подъездом, написано «Дежурная служба». Сможешь открыть? На переднем сиденье портфель с инструментами, тащи сюда. Будем твою мамахен выковыривать! – громко сказал Покровский, чтобы Надежда Алексеевна слышала и нервничала поменьше.
Слово «мамахен» он прежде не употреблял, а вот услышал его дня три назад от буфетчицы кафе «Сокол» – и застряло в мозгу корявой щепкой, а сейчас выскочило. И добавил шепотом:
