– Лежать будет может месяц, синячищи вообще прям, ух не могу, – рассказывала та, которую Покровский пронумеровал про себя как старушку номер четыре.
– Идем мы домой, поздно уже, темно. Мимо каркасов проход прямой. И вот оттуда, – пятая старушка вытянула руку по направлению к каркасам, и четвертая старушка синхронно туда же вытянула руку, слегка театрально получилось.
– Просвистело, так сразу и непонятно откуда.
– Я сначала вообще ничего не сообразила! Чуть-чуть даже как снаряд свистит…
Растерянные, тревожные. Войны пережили, коллективизацию, индустриализацию, а тут… Тут, впрочем, тоже пережили.
Покровский спросил, какая из старушек была ближе к каркасам. Выяснилось, что воронежская.
– Почему сразу в милицию не обратились? – строго спросил местный майор.
– Так… еле убежали. И поздно было.
– Мы быстрее домой… – и старушка номер пять вдруг перешла на шепот. – А что, правда, товарищ милиционер, маньяк старых женщин в нашем районе…
Не договорила, что именно делает.
– Ну-ка, ну-ка, – нахмурился майор. – Что вы слышали? Слухи, знаете, нехорошо распускать.
– Говорили, что у «Гражданской» голову разбили женщине, а у «Баку» другую зарезали.
«Баку» – это новый кинотеатр тут неподалеку воздвигнут. Покровский его не видел еще.
– Преувеличение, – сказал Покровский.
Любопытно, как ловко достоверная информация переплетается с ложной. Или он сам не знает? Нет, если бы еще и у «Баку» кого-то зарезали, Жунев, конечно, Покровскому это сообщил бы.
– Я и не верила слухам, – сказала санитарка-москвичка. – А вчера как вспомнила!
– И я вспомнила, что ты мне рассказала, что у вас тут такое творится…
Обе, значит, вспомнили, но друг другу напоминать не стали. Мысль просится, а человек ее обратно запихивает… или не обратно, куда «обратно»… Отгоняет ее, наоборот, как ненужное насекомое.
Утром на свежую голову начали обсуждать ночное происшествие, тут уж и слухи пришлось в памяти оживить. Думали, идти ли в милицию. Пошли для начала все к той же подруге: вчера пообещали ей конфеты «Воронежские», вторую коробку: одну вчера открыли, так понравились конфеты пострадавшей, что московская подруга решила и свою коробку – ей тоже гостья привезла – больной уступить. И еще пластинку принесли с военными песнями. Подруга еще спала, родственница ее стережет, будить не стали, оставили конфеты и пластинку. На обратном пути, не сговариваясь, пошли к тому месту.
Если снаряд был пущен, куда-то он делся! И увидели, что в раздвоенном старом тополе застряла, как раз меж стволов въехав, пятисотграммовая гиря от магазинных весов.
Тут и вызвали милицию.
– Нехорошо, гражданки! – нахмурился майор. – Почти более полусуток вы задерживали информацию.
Выражение «почти более полусуток» – интересное, надо запомнить, подумал Покровский.
– Надо было сразу, надо было, но мы вот так… И еще Антонина все время в мыслях, синячищи у нее, вы бы видели.
– Она мне снилась, – сказала вдруг другая пенсионерка, номер пять. И тут же сама себя опровергла. – Нет, не снилась! Это я лежала не спала, сама вспоминала. В Руммельсбург когда вошли… Помнишь?
– Сколько их было, городов-то.
– Где Антонина канарейку выпустила.
– Помню!
Из сбивчивого рассказа выяснилось, что после освобождения этого неизвестного ранее Покровскому Руммельсбурга в апреле 1945 года санитарок расквартировали в доме, который ранее занимал немецкий офицер, до того культурный, что канарейку в клетке держал. И эту канарейку Антонина от полноты чувств выпустила в окно. Тоже как бы освободила. И не сообразила, что погибнет на улице канарейка. И потом, по словам старушки номер пять, много лет вспоминала это, и кляла себя, и жалела эту несчастную канарейку.
А старушка номер пять взяла да заплакала на этом месте, даже хмурый майор буркнул:
– Вы уж это… Это когда было!
Действительно, было это тридцать лет назад, канарейка не дожила бы.
Какие-то конфликты последнее время, недоброжелатели? Нет, ничего подобного. Соседи прекрасные, с хулиганами конфликтов не было.
Подлетела ухоженная женщина лет сорока, в красном платье, бросилась к старушке номер пять.
– Мама, мамочка! Что же ты не звонишь! Соседи мне позвонили!
– Я, Олечка, не хотела… Ты же на работе…
– Мама, ты вся цела? – Олечка стала быстро вращать маму вокруг оси, как манекен, потом обратилась к ее подруге. – А вы?
И, не дожидаясь ответа, набросилась на милиционеров.
– А вы куда смотрите? Ветеранов войны от маньяка не можете оградить?
Покровский хотел пошутить, что это небесный невидимый милиционер и оградил, дернул злодея вовремя за рукав. Но не стал шутить. Пенсионерок вместе с активной дочерью отправили домой. Пострадавшее дерево сфотографировали и изучили, гирю вытащили.
– Гири такие где вообще берут? – спросил Покровский коллег. – Есть они в свободной продаже?
– «Товары для торговли» есть вроде магазин, – сказал Кравцов.
– Это же холодное оружие. В авоську положил и пошел молотить, – сказал Покровский. – Смотрите, тут знаки… Это на всех гирях такие?
На свинцовой вставке в гирю и впрямь виднелись знаки. Буква К, буквы ГЕ, римская двойка, арабские семерка и двойка.
– Выясню, – сказал Кравцов.
«Товары для торговли» – звучит с парадоксом. Все товары по идее для торговли.
Но главный парадокс, конечно, не в этом.
– На покушение не похоже, – сказал Покровский. – Швырнул какой-то дурак из-за забора гирю…
Кравцов и эксперты согласились, что случай скорее анекдотический, чем криминальный. Придется, конечно, заводить дело о хулиганстве… Главное, не включать эпизод в дело о серийных убийствах, замучаешься потом с отчетностью… Но появилась вдруг группа милиционеров из местного отделения на подмогу, прямо толпа, а унылый майор сообщил, что на подходе еще одна группа… Зачем?!
Приказ вдруг поступил поднять на ноги все силы, вот зачем. И звонок Покровскому от Жунева в телефонизированную служебную машину тоже поступил, через полминуты. Буча пошла на уровне руководства, велено срочно носами разрыть всю землю вокруг метро «Сокол», а охальника поймать. Покровский заикнулся, что история с гирей левая, похоже, но Жунев повторил установку: исследовать место происшествия максимально тщательно. Поскольку идеологический момент, бьют по ветеранам.
Ладно.
Между тропинкой и каркасами относительно крепкий забор из серых неструганых досок, за забором небольшой ров. Вихрастый пацан бродит, любопытствует, Покровский его подозвал. Митяем зовут, все тут знает. Вызвался показать путь на площадку, что виднелась за забором как раз напротив раненого дерева.
