Антонина Павловна, вот неугомонная, снова полезла это окошечко мыть – да, прямо при покушаемых четыре и пять. Они отговаривали, повремени, дескать, Антонина, отчего не повременить, но она ни в какую, дело, говорит, трех минут, и будем пить чай в чистой квартире.
И снова упала… страшно говорить. На этот раз разбилась насмерть, головой о чугун.
– Вы уверены?!!
– Да… Вы бы видели… Голова…
Да что же за черт.
До этой секунды покушаемая номер пять – Покровский вспомнил ее имя, Евфросинья Яковлевна – до этой секунды Евфросинья Яковлевна говорила очень взволнованным, но своим голосом, а тут перешла на какой-то чудовищный скрип, будто голос ее сошел с рельс.
Стук, треск какой-то с той стороны провода… Покровский дотянулся ногой до плохо прикрытой двери, толкнул ее, там шел кто-то из офицеров, Покровский крикнул, попросил дернуть дежурного, что срочно нужна машина. Сам снова к трубке:
– Алло! Что там у вас?
Голос другой старушки, из Воронежа, Тамары Михеевны:
– Фрося в порядке. Просто ей плохо стало. А Тоня мертвая… Вы приедете?
– Я сейчас приеду! Но вы уверены, что она мертва?
– Конечно, товарищ милиционер! Я же медицинский работник.
Ах, твою-мою мать, они же военные санитарки, они трупов больше Покровского в сто раз видели.
– Ждите, выезжаем! И отойдите от нее, не смотрите.
Почему-то ему представилось, что подруги все время на погибшую смотрят.
– Ждем!
Жунев… Где Жунев? Дверь закрыта.
– Где Жунев?! Ушел?!
– Какое ушел… Пошел на допрос.
– А Марина Мурашова, не знаешь?
Марина наверняка ушла – сидит с кавалером в ресторане, он протягивает зажигалку к ее сигарете…
– Недавно была здесь. Посмотреть сходить?
– Да, будь другом!
Жунева Покровскому даже из комнаты допросов не пришлось вытаскивать, тот зачем-то вернулся в кабинет. Покровский обрисовал ситуацию, выступил с предложением. Жунев не понял сначала, то есть понял, но не был уверен, что понял правильно. Покровский рассказал еще раз с новыми аргументами.
– Времени мало, решайся, Жунев!
Позже, когда они будут вспоминать этот момент за победной чаркой, так и не смогут понять, как это Жунев согласился. Первым делом он грубо выругался. Но энергии в Покровском было много, просто продавил растерявшегося начальника. Жунев еще пальцем у виска крутит, а Покровский уже уточняет, есть ли срочно доступные белые свидетели, требует сделать то, потом это… В целом разговор выпал из памяти, происходил на вершине горячечного, не спорил Покровский, бреда. А после принятия решения он успокоился и действовал дальше хладнокровно и четко, как «Командирские» часы.
Марина оказалась на месте, Пирамидину рану обрабатывала. И Кравцов откуда-то нарисовался. В дежурной части сегодня все свои люди, долго объясняться не пришлось.
По пустой Москве «Сокол» не то что близко, а просто рядом.
Увидев Антонину Павловну, Покровский понял, что зря переспрашивал по телефону, точно ли она умерла. Марина Мурашова только головой покачала – надо очень аккуратно с перемещением такого объекта.
Запротоколировали, зафотографировали – все как обычно. Старались не торопиться. Жуневу нужно время на подготовку. Покровский на тело лишь глянул, а потом Евфросинью Яковлевну и Тамару Михеевну утешал. Уговорил их даже на чай.
– Скоро и нам собираться, Фрося, – сказала покушаемая номер четыре.
– Да уж, – улыбнулась номер пять. – Полетят наши души, как та канареечка.
– Встретимся там с Антониной, – сказала номер четыре.
Евфросинья Яковлевна заплакала, обняла подругу, та тоже заплакала.
Покровский подошел к окну – было у него такое упражнение, не сквозь стекло смотреть, а на само стекло, на саму эту прозрачную гладкую массу, сосредотачиваясь на ее объеме, глубине, внутреннем блеске, высматривая в ее идеально ровной густоте микроскопические трещинки и пузырьки, обманывая себя, что на передней границе стекла тень сгущается на микрон иначе, чем на задней его границе. И отражение: вздрагивающие плечи пожилой женщины. Господи-господи, как же они живут, старики? Каждое утро думают, что надо же, удалось проснуться, а не пора ли уже навсегда собираться?
Маринины санитары осторожно вынесли труп, будто бы в морг… Ну куда еще, в морг, конечно. Только с небольшим транзитом. Покровский попросил Марину Мурашову тихонько приглядеть в коридоре подходящую к случаю уличную обувь Антонины Павловны, умыкнули тихо полуботинки.
Бадаева примерно в это время конвойный втолкнул в кабинет Жунева. Посеревший, пожелтевший Бадаев.
– Николай Борисович, вы свободны под подписку о невыезде, – сказал Жунев, протягивая подписку.
– А… Э… Я… Что… – долго не мог вывернуть Бадаев к членораздельности.
Потом что-то склеилось в его мозгу, решил, что Голиков подсуетился – что он еще мог подумать. Подписку схватил, подписал, чуть бумагу не продрал. Плечи расправил, сияет… Дурачок.
– На побои жаловаться ваше право, – говорил Жунев. – Многие жалуются, делать нехрен. Но учтите, хрен докажете. Не буду я сам себе статью рисовать, согласитесь.
Бадаев опять что-то прокрякал. Жунев сказал, что служебная машина довезет его прямо до дома.
– Я сам доберусь! – радостно вскочил Бадаев.
– Нет, я пообещал руководству, что доставлю вас домой целым и невредимым, – возразил Жунев. – Доставим до квартиры, а там уж дальше делайте что хотите, идите куда знаете, хоть с крыши можете прыгать.
Подождал сколько-то Бадаев у кабинета, пока Жунев с Покровским координировали по телефону действия. Совсем новыми, наверное, глазами смотрел боксер в этот миг на (не такие уж и страшные!) коридоры. А это что… не стенгазета ли там у них? Глупо бояться, если на стене обычная стенгазета, весь мрачный демонизм сразу рассасывается.
Привезли Бадаева, высадили на углу. «Сам дойдешь до подъезда? – Да-да! – Ну и пошел на…»
Бадаев вышел, оглянулся… Иди, чего встал. Иди, козел, пока не передумали.
О чем он думал в этот момент, и чуть раньше, сидя в машине? Планировал действия… какие? Если годами ежедневно воровать, то мог ведь он скопить что-то и независимо от тридцати вожделенных говяжьих тысяч. Не на всю жизнь, но комнатку снять в захолустье на первое время хватит, а дальше как-нибудь, руки-голова на месте. Может у себя в ЦСКА в сарайчике хранить: кольца дюралевые осмотрели, но обыска-то не было. Зарыл в углу сверточек с неприкосновенным запасом. Сейчас дергаться не станет, ляжет спать. Поздно звонить Голикову, с утра позвонит, или не будет, а просто отправится на ЦСКА, извлечет сверточек, уйдет огородами. Или что? Может и нет никакого сверточка, иначе бы не рисковал, не ждал наличности на стадо, рванул когти после встречи с Покровским в парке еще в воскресенье. Или рискнуть остаться, посмотреть, как что дальше… Нет, Голикову все же с утра позвонить, попросить прощения за попытку украсть тридцать тысяч…
