– Двадцать пять минут.
– Не верю ни единому слову, – заявила мама. – Про журналистку. Ты в любом случае не можешь отдать то, чего у тебя нет. До восемнадцати тебе еще далеко. А до тех пор у тебя ничего нет. Кто, к примеру, заплатил за твои новые кроссовки?
– Я могу пообещать, – сказал Франк. – Напишу на бумаге, что победитель получит деньги, как только мне исполнится восемнадцать, и поставлю свою подпись в знак того, что намерен сдержать обещание.
Они проехали мимо дорожного знака с оленем. Франк посмотрел на опушку леса, но оленей было не видно. Наверное, олени заметили, что машина и так уже изрядно помята.
– Я не верю, что ты звонил в газету, – сказала мама. – И не верю, что кто-то придет к нам в пять часов. Ты, может, и хотел бы так поступить, но ничего не сделал. И с парашютами на пляже точно так же: если бы я тебе разрешила и дала деньги, ты бы все равно не стал. Ты слишком похож на меня – осторожный и чересчур добрый.
Франк глубоко вдохнул, потом выдохнул. Некоторые слова лучше звучат после вздоха.
– Когда мы были на море, я снял с твоей карты триста евро. Я тогда пошел в туалет, а ты сказала, что я долго ходил.
Мама больше ничего не сказала и молчала до самого дома.
Франк скинул новые кроссовки в прихожей.
Мама достала ноутбук, чтобы проверить свой банковский счет. Но не успела, потому что часы показали пять, и в дверь позвонили.
Мама отправила журналистку домой. Та оказалась молодой девушкой, которая несколько раз произнесла «но…», пытаясь возразить. Однако дом принадлежал маме, равно как и дверь, и порог, так что мама решала, кому можно его переступить. Франк ждал на кухне. Когда шум мотора стих, он сказал:
– Я позвоню ей завтра. Или послезавтра. Или в любой другой день, когда мне вздумается.
Он сидел на кухне. Мама стояла в гостиной, скрестив руки и закусив губу. Она уже все обдумала.
– Если ты это сделаешь, мой миллион станет только разминкой перед твоими двумя.
– Да, – сказал Франк. – Людям придется дважды подумать, прежде чем браться за очередное доброе дело. Мечтая выиграть один твой, они рискуют потерять два моих.
Слова «твой» и «мои», «один» и «два» казались слишком маленькими для миллионов.
Они посмотрели каждый в свое окно.
– И будет поселок без добрых поступков, – подвела итог мама.
– Но и без дурных, – парировал Франк. – Все вернется к норме.
Мама почесала лоб – сильно, как будто чесалось внутри черепа.
– Когда ты вырастешь, Франк, тебе понадобятся дом и машина. Каждая крона пригодится. Ты не можешь вот так швыряться деньгами. И вообще это будет выглядеть дико – сначала я со своим миллионом… а потом и ты туда же!
Франк не ответил.
– Это диверсия, – сказала она.
Он покачал головой, хотя она не могла этого видеть.
– Нет, – сказал он. – Просто уже хватит.
Посреди урока норвежского где-то вдалеке начали протяжно звонить колокола. Они звонили по Баклуше. Говорили, что она перенапряглась и ее сердце остановилось. Услышав колокола, остановилась и учительница – прямо посреди предложения, – и продолжила не сразу. Оскар выпрямил спину и вытянул шею, как делал когда-то Франк, когда видел дорожный знак с оленем. Может, Оскар сам будет закапывать ее могилу под наблюдением и руководством отца? Флаг перед школой был приспущен. Теперь, когда флагшток был заново выкрашен белой краской, опавший флаг, повисший на его середине, казался особенно грустным.
Франк поднял руку и попросился в туалет. Но в туалет он не пошел, а вместо этого подошел к двери класса, где учился Пол. Его зеленые сапоги стояли у самой двери. Из-за двери доносился голос учителя, который призывал всех к тишине и порядку. Франк схватил сапоги и быстро пошел по коридору к подсобке, где лежал большой черный мусорный мешок. Франк поднял какой-то мусор и спрятал под ним сапоги Пола. Потом он пошел в кладовку, где в уголке был спрятан пакет. В пакете лежали новенькие кроссовки – бело-синие, с оранжевыми вставками. Они еще пахли магазином. Он поставил кроссовки на то место, где были сапоги, рядом с дверью. Когда Пол выйдет из класса, он не обнаружит своих сапог. Наверняка он расшумится и будет в ярости носиться по коридорам. Но никто не будет знать, куда подевались сапоги. И когда весь класс разойдется, эти кроссовки останутся для Пола.
На перемене Пол всегда выбегал на школьный двор первым. В этот раз он вышел последним. В кроссовках. У него таких никогда не было – он всегда носил только сапоги. Проходя мимо своей лужи, он смотрел на новые кроссовки. Другие дети оглядывались на него. Чтобы Пол прошел мимо лужи! Они бы не так удивились, если бы он приехал в школу верхом на свинье. Казалось, даже лужа была удивлена.
Кроссовки привели Пола к площадке для прыжков в длину. Вегард так рано не прыгал – боялся потянуть мышцы. Но все равно болтался поблизости, чтобы отгонять малышню, которая принимала яму для приземления за песочницу.
Пол захотел прыгнуть – и даже попросил разрешения! У Вегарда!
– Прыгай, – разрешил Вегард.
В первый раз Пол при разбеге делал слишком длинные и тяжелые шаги, как будто все еще был в сапогах. Прыжок вышел короткий. Он приземлился двумя ногами сразу, как в лужу, чтобы разбрызгать как можно больше.
– После каждого прыжка нужно сметать песок обратно в яму, – заметил Вегард.
Пол взглянул на метлу и песок. Он привык, что вода из лужи стекает обратно сама собой. Но с песком все иначе. Пол, конечно, запросто мог поколотить Вегарда – тот был худой как спичка. Но вместо этого Пол взялся за метлу. Школьный двор охватила непривычная тишина. Пол явно держал метлу в руках впервые. Но никто не смеялся. Когда он закончил сметать песок, он захотел прыгнуть еще.
– Попробуй шагать покороче, – посоветовал Вегард.
– Ладно, – сказал Пол.
На этот раз он бежал быстрее. Он обнаружил, что у кроссовок нет ограничения скорости – они не мешают бежать, как сапоги, а помогают.
– Приземляйся ногами вперед. Туловище полетит следом по инерции, – крикнул Вегард, как бывалый тренер.
Пола несли вперед деньги Франка и мамы. Франк надеялся, что кроссовки – подходящая обувь для прыжков. Что они совершили хорошую покупку.
Полу все еще не хватало скорости. Когда он приземлялся, он шлепался попой в песок.
И оставлял на нем отпечаток.
Пол-жопой-в-пол.
– Еще разок? – спросил Вегард.
– Ага! – ответил Пол.
