В континентальной Европе шли постоянные междоусобицы, войны, передел территорий – а британская земля не знала войн, поэтому Британия имела возможность сохранять отстраненную позицию и вмешиваться лишь тогда, когда это было в ее интересах
[119]. Например, в XVII веке она избежала опустошительной Тридцатилетней войны, начавшейся с конфликта между католическими и протестантскими европейскими странами и разорившей почти всю Центральную Европу: потери населения из-за голода и болезней вследствие войны были колоссальны, в иных областях больше 50 %. Положение Британии, укрытой за своим естественным рвом, во многом оказалось противоположным, скажем, ситуации в Германии, которая с севера была защищена морем, а с юга Альпами, однако две другие ее стороны выходили на Европейскую равнину и оказались беззащитны. Именно недостаток естественных укреплений и объясняет нестабильность в регионе, а следовательно, военные амбиции здешних государств – Священной Римской империи, Пруссии, а затем и единой Германии.
Четко определенные естественные границы и относительно небольшая площадь позволили Англии рано объединить феоды и сформировать национальное самосознание
[120]. Кроме того, некоторые историки полагают, что именно сниженный риск вторжений и чувство защищенности от внешних угроз сделали возможным прогрессивное распределение власти и отказ от авторитарной монархии в пользу более сбалансированной демократической системы начиная с Великой хартии вольностей, принятой в 1215 году, и заканчивая парламентской системой, действующей в наши дни
[121].
Более того, поскольку Британии не нужно было защищать свои сухопутные границы, ей приходилось тратить на армию лишь малую долю тех средств, которые вынуждены были выделять ее страны-соперницы на континенте
[122]. В результате Британия смогла бросить все силы на создание и поддержание Королевского флота, причем не только для обороны родной земли (самым ярким примером служит победа над объединенным французским и испанским флотом в Трафальгарской битве в 1805 году, положившая конец надеждам Наполеона вторгнуться в Британию), но и для защиты заморских колоний, своих коммерческих интересов и торговых путей по мере того, как Британия становилась морской империей, оставившей далеко позади и Испанию, и Францию, и Голландию.
Разумеется, мы не можем строить никаких сколько-нибудь обоснованных предположений, какой могла бы стать европейская история, если бы Британия не была островом. Что было бы, если бы Шотландский и Скандинавский ледниковые щиты не столкнулись и не образовали ледниковое озеро, которое выплеснулось в канал, размыло перешеек и образовало Дуврский пролив? Что было бы, если бы ледниковые периоды были бы чуть-чуть теплее? Здесь не место для размышлений об альтернативной истории, но если мы представим себе, насколько масштабными были бы следствия иного развития событий, это лишний раз подчеркнет важность роли геологии в нынешнем устройстве мира. Смогла бы Британия стать последним бастионом сопротивления фашистской Германии, если бы по-прежнему соединялась с континентом перешейком, или вермахт, промчавшийся по всей Европе непреодолимой волной блицкрига, сокрушил бы и ее? Сдалась бы Британия под натиском Великой армии Наполеона в 1805 году, устояла бы перед вторжением испанцев в 1588 году (ведь им не потребовалась бы Великая армада)?
Зато можно утверждать, что этот могучий островной народ помогал сохранить равновесие сил в истории континента, поскольку сопротивлялся вторжениям и не допускал, чтобы какая-то одна страна объединила под собой Европейскую империю. С другой стороны, географическая изоляция создала островную ментальность, из-за которой Британия зачастую держится надменно и не спешит завязывать близкие отношения с соседками на континенте, даже если у них общая судьба и общие интересы.
Так последний период в истории нашей планеты позволил нашему виду распространиться по всему земному шару, а глубокие отпечатки, которые оставили на поверхности Земли перемежающиеся ледниковые периоды, оказали сильнейшее воздействие на дальнейший ход истории человечества. Вся история цивилизации вместилась в нынешний межледниковый период, и теперь пора рассмотреть, какие силы планетарного масштаба стоят за самым фундаментальным поворотом сюжета о развитии человечества – окультуриванием диких растений, одомашниванием животных и зарождением земледелия.
Глава третья
Наше биологическое богатство
В период между 20 000 и 15 000 лет назад наложение ритмов разных циклов Миланковича снова привело к потеплению в Северном полушарии. Колоссальные ледниковые щиты начали таять и отступать, и трескучие морозы последнего ледникового периода подошли к концу
[123]. В Северной Америке большинство талых ледниковых вод оказались заперты за гребнями наносов, оставленными отступающими льдами. Так образовались огромные озера талой воды, самое большое из которых получило название Агассис в честь американского экономиста, уроженца Швейцарии, который первым выдвинул весьма смелое (для тех лет) предположение, что когда-то все Северное полушарие в течение долгого времени было покрыто льдами. Приблизительно к 11 000 году до н. э. озеро Агассис разлилось почти на полмиллиона квадратных километров по территории Канады и северу США, почти сравнявшись по площади с современным Черным морем. Потом произошло неизбежное. Природная плотина прорвалась, и огромные массы ледниковой воды выплеснулись мощным исполинским потоком. Он пронесся по Северо-Западным территориям вдоль нынешнего русла реки Макензи и обрушился в Северный Ледовитый океан
[124]. Внезапное высвобождение такого количества воды вызвало скачок уровня Мирового океана. Однако особенно сильно это сказалось на культуре, возникшей в добрых 10 000 километров от тех мест на востоке средиземноморской области Левант
[125].
Рай обретенный и потерянный
Ледники отступали – и разрастались леса, заполняя широкие полосы бесплодных степей и кустарников, разливались реки, уменьшались пустыни. Более теплый и влажный климат был благоприятным для пышной растительности, отчего увеличивалась популяция травоядных животных
[126]. На Землю вернулась весна, и наши предки, охотники-собиратели, вздохнули с облегчением. В Леванте в изобилии произрастали дикая пшеница, рожь и овес, восстанавливались леса. Здесь появился народ под названием натуфийцы, который, похоже, первым в мире основал оседлое сообщество еще до развития земледелия. Натуфийцы жили в деревнях, в домах из дерева и камня, собирали дикие злаки, а также лесные плоды и орехи и охотились на газелей
[127]. Если когда-то у собирателей-охотников был свой рай, он находился здесь.
