– С девочкой все в порядке?
Аура ответила не сразу:
– Все в порядке. Она хорошо позавтракала.
– Дай мне ее.
– Что?
– Позови ее к телефону. Скажи ей, что я хочу с ней поговорить.
– Антонио, прошло уже больше трех лет. Почему бы не забыть обо всем этом? Зачем жить, все время думая о покушении? Я не знаю, чего ты хочешь, правда, не знаю, какая в этом польза.
– Я хочу поговорить с Летисией. Дай ей трубку. Позови и дай трубку.
Аура фыркнула с досады или отчаяния, а может, даже с раздражением от собственной беспомощности: такие чувства нелегко различить по телефону, нужно видеть лицо человека, чтобы правильно их понять.
В моей квартире на десятом этаже, в моем городе, расположенном на высоте 2600 метров над уровнем моря, две мои женщины ходили и разговаривали, а я слушал их, я любил их, да, я любил их обеих и не хотел причинять им боль. Вот о чем я думал, когда к телефону подошла Летисия.
– Але? – сказала она. Это слово дети учат сами, обходясь без чьей-либо помощи.
– Привет, дорогая.
– Папа, – узнала она.
Затем я услышал далекий голос Ауры:
– Да, послушай, что он тебе говорит.
– Але? – повторила Летисия.
– Привет, – сказал я. – Угадай, кто я?
– Папа, – ответила она, упирая на второе «п».
– Нет, это злой волк.
– Злой волк?
– Питер Пэн.
– Питер Пэн?
– Так кто я, Летисия?
Она задумалась на мгновение.
– Папа, – сказала она.
– Правильно.
Она засмеялась: короткое хихиканье, трепет колибри.
– Ты заботишься о маме? Ты должна о ней заботиться.
– Ага, – сказала Летисия. – Вот она.
– Нет, подожди, – пытался сказать я, но было уже поздно, она передала трубку и оставила меня и мой голос в руках Ауры, и мое чувство к ней повисло в теплом воздухе. «Ну, иди поиграй», – сказала ей Аура своим нежнейшим голосом, почти шепотом, будто спела колыбельную. Затем она заговорила со мной, и контраст был резким: в ее голосе звучала грусть, разочарование и скрытый упрек.
– Алло, – сказала Аура.
– Алло. Спасибо.
– За что?
– Что позвала Летисию.
– Ей страшно в коридоре, – сказала Аура. – Она говорит, там кто-то прячется. Вчера побоялась идти из кухни в свою комнату, мне пришлось проводить ее.
– Со временем страхи пройдут.
– Она хотела спать с включенным светом.
– В этом возрасте детям часто снятся страшные сны. Нам же говорил педиатр, помнишь?
– Я не хочу, чтобы это продолжалось, Антонио, – сказала Аура. – Так больше нельзя.
И прежде, чем я успел ответить, добавила:
– От этого всем плохо. Девочке в первую очередь.
Так вот в чем дело.
– Теперь понятно. По-твоему, это я виноват, – ответил я.
– Никто не говорил о вине.
– Это из-за меня Летисии страшно в коридоре.
– Я этого не говорила.
– Да перестань, это чушь! Страх не передается по наследству.
– По наследству – нет, – ответила Аура. – Но им можно заразиться. Ты понимаешь, о чем я.
Мои ладони вспотели, особенно та, в которой была трубка, появился абсурдный страх: мне показалось, что сейчас трубка выскользнет из моей вспотевшей руки, упадет и связь прервется. Случайность: такое бывает. Аура говорила о нашем прошлом, о планах, которые мы строили, пока пуля, на которой не было моего имени, случайно угодила в меня, а я внимательно слушал ее, клянусь, что слушал, но все это не сохранилось в памяти. Как говорится, не оставило и следа.
Мысленно я попытался представить, какой была Аура перед смертью Рикардо Лаверде, пытался увидеть себя, но все было напрасно.
– Я должен повесить трубку, – сказал я, – это чужой телефон.
Аура (это я хорошо помню) говорила, что любит меня, что мы вместе все исправим, все для этого сделаем.
– Я должен повесить трубку, – повторил я.
– Когда ты приедешь?
– Не знаю. Еще кое о чем надо расспросить.
Трубка молчала.
– Антонио, ты вернешься? – спросила Аура.
– Ну что за вопрос, конечно же, вернусь, что ты выдумываешь?
– Я ничего не выдумываю. Скажи, когда.
– Пока не знаю. Как только смогу.
– Когда, Антонио?
– Как только смогу. И не плачь, для этого нет причин. И девочка может расстроиться.
– Девочка, девочка… Пошел ты, Антонио! Увидимся, когда сможешь.
Я повесил трубку и вышел на террасу. Там, под гамаком, как домашний питомец, стоял плетеный короб; вот они, жизни Елены Фритц и Рикардо Лаверде, разбросанные по документам и письмам. Воздух был неподвижен. Я устроился в гамаке, в котором Майя Фритц лежала накануне вечером, положил голову на белую вышитую подушку, вынул первую папку, положил ее себе на живот, а из папки достал письмо, написанное на зеленоватой, почти прозрачной бумаге.
«Дорогие дедушка и бабушка, – говорилось там. Затем шла первая строка, одиноко повисшая перед абзацем, как самоубийца над пропастью. –
Никто не предупреждал меня, что Богота будет такой».
Я тут же забыл о влажной жаре, апельсиновом соке и неудобстве гамака (я даже не представлял, как ломит от него шею). Там, в гамаке, я забыл о самом себе. Потом пытался вспомнить, когда в последний раз я испытывал подобное чувство безоглядного бегства из реального мира, полную потерю сознания, и пришел к выводу, что ничего подобного не происходило со мной с детства.
Но это придет на ум много позже, в те часы, когда мы будем разговаривать с Майей, заполняя пробелы в письмах, когда она расскажет мне все, о чем там говорилось только намеками; все, что письма не объясняли, а, наоборот, скрывали или замалчивали.
Это будет позже, как я уже сказал, и наш разговор мог состояться только после того, как я просмотрю все документы. Тогда же, в гамаке, пока я читал их, у меня возникло другое чувство, необъяснимое и странное: дискомфорт от осознания того, что вся эта история, в которой мое имя не упоминалось ни разу, была и обо мне тоже в каждой своей строчке. Я вдруг понял это и ощутил страшное одиночество, для которого не было видимой причины, а от него, следовательно, не было и спасения. Одиночество ребенка.
* * *
История, какой мне удалось ее реконструировать и какой она осталась в памяти, началась в августе 1969 года, через восемь лет после того, как президент Джон Фицджеральд Кеннеди подписал документ о создании Корпуса мира: Элейн Фритц, пройдя за пять недель обучение в Университете штата Флорида и получив волонтерский номер 139372, приземлилась в Боготе, готовая воплотить сразу несколько клише: получить полезный опыт, оставить свой след, внести свой вклад и так далее.
