В Англии то побеждал Черчилль с его интервенционистским курсом, то Ллойд Джордж с его ставкой на компромисс.
Во Франции минутами брал верх министр иностранных дел Пишон с его идеей о необходимости воссоздания единой и сильной России, которая для будущего ограждения французских интересов представит более надежные гарантии, чем балканизированная Восточная Европа; минутами же голос Клемансо звучал иерихонской трубой и заглушал все эти доводы в пользу других, т. е. его собственных о том, что, по соображениям внутренней политики Франции, современную большевистскую Россию полезнее держать до поры до времени не иначе, как за колючей проволокой.
Вильсон же то «уходил» из Европы, то вновь возвращался, а его речи и декларации о России были столь же туманно-академичны, как его знаменитые 14 пунктов для воссоздания мира в Европе.
Финляндия благоразумно прислушивалась, приглядывалась, прицеливалась. Она одинаково нуждалась в расположении всех сочленов Антанты. Из США она получала продовольственные продукты, из Англии – фабрикаты первой необходимости, из Франции – военных инструкторов и вооружение. Всем этим сильным мира сего надо было давать каждодневно веские доказательства того, что пресловутое германофильство финнов – навет на молодую республику. Требовалось убедить неверующих, что если Финляндия и имела неосторожность избрать прусского принца королем и посылать к нему делегацию от сейма в тот момент, когда режим Гогенцоллернов уже рушился на западном фронте, то это объяснялось исключительно особенностью положения страны во время ее оккупации фон дер Гольцом и что во всяком случае, когда Версальский договор почти уже изготовлен, Финляндия знает, где искать своих друзей и доброжелателей…
Наивно, но честно.
Далее, у финляндских политических деятелей не было надлежащего опыта в области международной политики (если не ошибаюсь, в Гельсингфорском университете отсутствовала даже кафедра по международному праву) – опыта, который позволил бы им быстро ориентироваться в европейской обстановке; не было ни подготовленного дипломатического аппарата, ни нужных связей в таких центрах, как Париж и Лондон.
Маннергейм посетил было страны Антанты ранней весной 1919 года и, кажется, более или менее определенно выступал там в пользу вооруженного вмешательства Финляндии в русские дела, но вскоре после его возвращения в Гельсингфорс стало ясно, что он не добился, главным образом в Лондоне, ни благословления, ни порицания – английское правительство желало иметь руки свободными, процесс дальнейшего разложения России, очевидно, уже входил в расчет Ллойд Джорджа.
Внутреннее политическое положение Финляндии также еще не представлялось окончательно упрочившимся, устойчивым. Даже вопрос о монархическом или республиканском образе правления не был решен. Маннергейм был только временным Riksvorstand – главой государства – впредь до выяснения результатов выборов и пересмотра в новой законодательной палате архаической конституции 1772 года, еще действовавшей в стране. При этом монархистам и республиканцам в одинаковой степени приходилось считаться с тяжелым багажом воспоминаний о том, что Финляндия, первое упоминание о которой в истории относится к концу XIII века, т. е. к эпохе ее христианизации, никогда не была суверенным независимым государством, а принадлежала то Швеции, то России.
Можно было только рассчитывать, что народное большинство выскажется за республику и еще раз скрепит вотум старого сейма от 3 декабря 1917 года об абсолютной независимости от России. Расчеты эти, как действительность показала, были правильны, ибо из миллиона с лишком избирателей (при общей численности населения в три с половиной миллиона) за социал-демократических кандидатов голосовало около 400 000 человек, тогда как в буржуазной среде (шведской и финской) единства не было, старые буржуазные партии раскололись на мелкие фракции, блокирование же не умещается в финском национальном темпераменте.
Само собой понятно, что такая политическая обстановка – внешняя и внутренняя – требовала от финляндцев сугубой осторожности и отказа от всяких азартных решений.
Глава VI
Аландский вопрос
Большие заботы, кроме того, причинял финляндцам тогда вопрос об Аландских островах. Выпущенный недавно (ноябрь 1920) шведским правительством объемистый сборник дипломатических документов по этому вопросу («Alandsfragan infor Nationernas Forbund», Stokholm 1920) показывает, что шведское правительство еще 22 апреля 1919 года, т. е. как раз в эпоху описываемых здесь событий в Финском заливе, обратилось к Парижской мирной конференции с «пространным» меморандумом, содержащим явную жалобу на молодую Финляндскую Республику, которая, сама только что вылупившись из принципа самоопределения народов, упорно не желает считаться с результатами народного голосования на Аландских островах об их переходе к Швеции.
Мы позволим себе остановиться здесь подробнее на этом документе уже потому, что Аландский вопрос имеет для нас не только историческое значение, но завтра же может сделаться актуальным, раз юридически речь идет о переходе части российской государственной территории к державе, с которой Россия в войне не состояла, а политически-стратегическая – об утере морской базы, имеющей значение ключа от Финского залива и, следовательно, от Петрограда.
Даже Советская власть, которой обыкновенно не жалко раздавать направо и налево порою самые ценные части российской государственной территории, сочла нужным недавно в ряде нот предупредить Антанту и спорящие стороны, что никакие решения по Аландскому вопросу не будут почитаться действительными и обязательными без непосредственного участия в них России. Как мы далее увидим, международная юридическая комиссия, назначенная секретариатом Лиги Народов для изучения юридической сущности вопроса, условно нашла эту точку зрения Советского правительства правильной и зафиксировала ее в официальных протоколах.
Это, кажется, единственный случай из истории своеобразного общения большевиков с Западом, когда юридическая точка зрения московского коммунистического правительства совпадает со взглядами архибуржуазных юристов-международников. Но мы в другом месте еще вернемся к нему, а также к обнародованной недавно резолюции Международной Комиссии.
В упомянутой ноте от 22 апреля 1919 года шведское правительство, обращаясь к председателю мирной конференции, пишет:
«Когда в результате русской революции (Февральской) бывшие шведские земли, перешедшие по Фридрихсгамскому миру 1809 года к России, перестали быть подвластными этой державе, большая часть этих земель, т. е. те, которые составляли старую шведскую Финляндию, высказали свое желание образовать свободное и независимое финское государство. Одновременно, осенью 1917 года, население Аландских островов, перешедших так же, как Финляндия, по тому же Фридрихсгамскому миру к России, заявило о необходимости воссоединить эти острова с матерью Швецией… Население Аландских островов – чисто шведского происхождения; сохранившиеся здесь древние культурные памятники свидетельствуют, что острова с незапамятных времен были населены исключительно шведами. Исторически доказано, что, несмотря на свое различное административное устройство на протяжении веков, Аландские острова занимали обособленное положение в пределах шведской монархии в том виде, как они существовали до 1809 года, и никогда не были слиты с краем, расположенным на востоке от Ботнического залива. Когда же в 1809 году Швеция была вынуждена уступить эти острова России, этот архипелаг рассматривался именно как шведская территория, а не как часть Финляндского края… Но Аландский вопрос не есть проблема, интересующая только его население, с одной стороны, и Швеции и Финляндии – с другой, напротив, он представляет вопрос общеевропейский. Уже из приложения к Парижскому трактату 1856 года, лишавшему Россию права укреплять эти острова, определенно явствует, что судьба Аландского архипелага имеет общеевропейское значение. В соответствии с этим шведское правительство в феврале 1918 года ввиду мер, принятых им для предотвращения известных насильственных действий в отношении Аландских островов (германцы тогда высаживались в Финляндии по приглашении Свинхувуда), сочло своим долгом дать представителям Англии и Франции в Стокгольме определенные разъяснения относительно своей точки зрения в этом вопросе. В свою очередь, указанные державы в своем ответе, ссылаясь на постановления Парижского договора 1856 года, указывали, что окончательное решение вопроса не может быть вынесено без их участия. В этом декларанте шведское правительство не может не усматривать признание международно-европейского значения Аландского вопроса».
