На этих «особенностях» различных противобольшевистстких фронтов мы остановимся впоследствии, в частности в отдельной главе, мы покажем, например, насколько на Северо-Западном, «юденическом» фронте английский элемент играл далеко не последнюю роль, бросающую обильный свет на общую политику Англии в русском вопросе. И пусть не указывают идеологи нашего белого движения, что именно эта разновидность местных условий, в которых приходилось действовать отдельным фронтам, и привела к краху, что, мол, каждый отдельный диктатор и его армия и правительство были пленниками окружающей обстановки и жертвами скрещивавшихся международных влияний. Пусть не указывают они и на параллель мировой войны в этом вопросе.
Ведь последний аргумент говорит как раз против них. Военно-стратегическая и гражданско-политическая особенности союзных фронтов в Европе и Азии представляли собой, насколько понятно даже малограмотным, самую пеструю картину местных особенностей, обусловленных длинной серией исторических, географических, социальных и даже религиозных причин. И тем не менее союзники не только вышли сухими из воды, но даже оказались победителями по всей линии. Значит, не в местных особенностях кроется вопрос о победе или разгроме большого движения, а в основной идее, которая руководит всем движением.
Пруссия в 1870 году разгромила Францию Наполеона III потому, что она была сильна не только пушками и митральезами, но главным образом здоровой идеей национального объединения Германии; Франция же Второй империи была до корня развращена политически и морально, а ее солдаты, естественно, не понимали, почему, в сущности, они должны бить пруссаков во имя неприкосновенности испанского престола.
Даже идеологи чистейшего технического милитаризма давно уже признают, что идея – все.
«Стратегия – это та же политика, но с другими средствами», – учил Клаузевиц, несомненно, и наших отечественных генералов. Политика же, как известно, с неба не падает. Она – игра интересов и техническое выражение идей.
Великая французская революция была сильна именно своей идеей – в этом согласны все научные исследователи от Карлейля и Тэна до Жореса; достаточно было, чтобы, скажем, всего пять процентов голодных оборванных солдат Конвента были убеждены, что они несут на острие своих штыков свободу, равенство и братство; достаточно было им знать и верить, что против них действуют реставраторы – и революционная армия в целом творила чудеса на полях сражений, вписав Жемана и Вальми золотыми буквами в общую военную историю Франции. Все это – азбука для современных поколений, но если требуется еще какое-нибудь убедительное доказательство, то оно дано было в прошлом году результатами польско-советской войны.
Французский генерал Вейган, начальник штаба Фоша, организатор обороны Варшавы и сентябрьского польского контрнаступления, завершившегося в Париже, суммировал свои впечатления о польской и советской армиях в военно-техническом отношении двумя словами: «Оба хуже…»
В чем же секрет несомненной победы поляков? Почему они имели свою «Марну», если отдельные их части были вооружены косами вместо винтовок, а обмундирование и снаряжение уступало большевистским.
А потому, что, скажем, пять процентов их солдат верили в правоту своей идеи и были убеждены, что вступи Радек во главе сколоченного им в Белостоке советского правительства в Варшаву – и через несколько месяцев или даже недель Польша превратится в такой же рай, как Россия, где мухи дохнут от голода, а Чрезвычайка – «правит».
И пусть не лжет лишний раз советское правительство, что, мол, стрелочники виноваты в военной катастрофе, что какой-то Буденный (вчерашний герой) непростительно «зарвался», а Красная армия, подойдя к стенам Варшавы, оказалась утомленной длинными переходами и артиллерия вовсе не поспевала… Эти оправдания стоят столько же, сколько подобные же защитительные речи на устах любого модного адвоката буржуазного правительства. «Переутомление» Красной армии, раз она в постоянных боях и «прорывах» прошла что-то около 500 верст, можно было предвидеть, а что до артиллерии и обозов – то их качество и темпы передвижения знали, надо думать, не только главковерх Тухачевский, но любой артиллерийский поручик.
Нет, не в этом секрет поражения под Варшавой, а в том, что Красная армия шла в бой из-под палки, без идеи, без веры в свое дело. Был, правда, момент, когда и она, такая же голая и босая, как польская, одерживала победы и стала внушать к себе уважение выдающихся военных авторитетов Европы, что, в свою очередь, заметно стало влиять на общий престиж Советской власти. Но это наблюдалось только тогда, когда (май и июнь 1920) маршал Пилсудский, считая, что раз в Советской России «все лежит плохо», то и Польша может поживиться, вздумал учинить свой набег на Киев и белорусские земли. Но при блестящем отпоре, который дала ему тогда Красная армия, она не была «красной», подобно тому как далеки были от якобинства и те французские полки, которые по приказу Конвента изгнали англичан из Тулона в какие-нибудь сутки. Когда же коммунистический империализм стал толкать армию все дальше и дальше, невзирая на то, что этнографическая линия Керзона, принятая большевиками, да еще с маленьким плюсом, давно уже была пройдена, когда Ленин вздумал использовать не «красную» свою армию в целях ускорения взрыва социальной революции на Западе через варшавские ворота, то оказалось, что из двух армий, из которых одна, по выражению Вейгана, «хуже другой», победила та, которая в данный момент и при данных условиях была более сильна своей идеей, – польская.
И по аналогии – применительно к затронутому здесь вопросу о Юдениче – надлежит сказать то же, что о большевистском главнокомандующем Тухачевском, и о десятках других генералов, терпевших поражения:
Не в стратегической бездарности Юденича секрет внезапного разгрома Северо-Западной армии под Гатчиной и Царским Селом. Бывший «герой» Эрзерума мог бы оказаться и с успехом «героем Петрограда», но для этого нужно было, чтобы он не был Юденичем, т. е. чтобы он и его ближайшие сотрудники в области как военной, так и политической не были выразителями идей отжившего мира и тех социальных сил, которым победа под Петроградом нужна была только для того, чтобы насильственно остановить непреложный ход неизбежного исторического процесса – демократизации России.
Глава II
Гельсингфорс и Ревель
В описываемые нами дни в Гельсингфорсе, а еще больше на южном берегу Финского залива – в Ревеле явно «назревали события».
В ночь на Новый год английский флот в составе нескольких легких крейсеров и десятка миноносцев-истребителей впервые появился в западной части Финского залива – примерно по линии Гельсингфорс – Ревель. В ту же ночь они имели первую встречу с отрядом легких большевистских судов, в результате которой один красный истребитель был пущен ко дну, а два быстроходных миноносца типа «Новик» после первых же выстрелов сдались. То были «Спартак» и «Автроил», числящиеся в эстонском флоте, которому английский адмирал Кован передал их тогда по приказу His Majesty
[2] на правах пользования.
