Эту подробность важно отметить потому, что молодая Эстонская республика, по примеру финляндцев, смотрела впоследствии на эти суда как на «военную добычу» – между тем как в действительности эстонцы их никогда не «добывали», а английский адмирал, естественно, не мог дарить эстонцам того, что ему не принадлежало, раз His Majesty в войне с Россией не только не состоял, но даже считал себя союзником. Что же касается большевистской власти, то, заключая 28 января 1920 года мирный договор с Эстонией, она даже не потрудилась вспомнить об этих судах, оговорив лишь суммарно в одной из статей, что весь военный материал, оставленный Россией в пределах Эстонии, переходит в ее собственность.
Большевикам никогда не жалко…
Появление английского флота в Финском заливе, т. е. на морских подступах к Петрограду, и факт, что они приняли или даже вызвали бой с большевистскими судами, заставляли рассчитывать на возможность широких морских операций против Кронштадта, который в ту пору был, несомненно, уязвим. Соответствующие данные в изобилии находились у английского адмирала, а также в финляндском штабе. Это было время, когда немцы, согласно требованию договора о перемирии с союзниками, только что покинули пределы Финляндии (18 декабря 1918), а немного раньше – южный берег залива, Ревель и всю территорию до Пскова и дальше. Из Финляндии они ушли «под музыку», провожаемые восторженными «Auf Wiedersehen» белогвардейцев Маннергейма, депутациями от университета и ученых обществ, барышнями и толпами детей, подносившими цветы, – словом, как полагается «освободителям». Из Ревеля же, а еще раньше из Нарвы и Юрьева они бежали, бросая богатый военный материал и снаряжение (кроме продовольствия), продавая оружие всем без исключения – белым и красным, тому, кто больше предлагал.
Через месяц после этих событий, в середине января 1919 года, когда я впервые посетил Ревель, тогдашний эстонский министр-президент и вождь так называемой народной партии Пэте доказывал мне, что немецкие войска продавали открыто оружие (вплоть до целых батарей артиллерии) предпочтительно красным частям и отдельным комиссарам. Не знаю, правда ли это было в действительности, ибо в Ревель я прибыл в те дни не как российский эмигрант, терпимый, но не любимый, а в качестве корреспондента влиятельных английских газет, и весьма возможно, что глава молодой республики через меня «делал настроение» в Англии в пользу своей страны.
У эстонцев, как и у русских, от появления английской эскадры в Финском заливе через несколько же дней после ухода немцев радостно забились сердца.
Противников военной помощи со стороны союзников – среди русских демократических партий, в том числе и социалистических, тогда еще не было. Насилию должна быть противопоставлена сила. Силу же могли дать только союзники, не занятые больше никакими военными действиями против Германии, которая уже капитулировала. Опыта правления Колчака и Деникина тогда еще не было. Для русских социалистов, в частности, вопрос о том, можно и должно ли пользоваться военной помощью извне, решался исключительно в плоскости тактики, а не принципов. Марксистское «Zwischen zwei Rechten entscheidet die Gewalt»
[3]He оспаривалось.
Сами же большевики в те дни заметно колебались и открыто в своей печати обсуждали вопрос, не следует ли использовать момент появления союзной реально силы в Финском заливе, чтобы уйти, по крайней мере, из Петрограда и отдать его на съедение Ллойд Джорджу, а самим тем временем окопаться по линии Бологое – Тихвин, ближайшей к Москве.
Какие последствия эта мера имела бы для дальнейшей борьбы с Советской властью при полной неорганизованности Красной армии, при наличии 30 000 чехословаков на Урале, при продвижении Винниченко и Петлюры на Киев и при общем тогдашнем состоянии умов в Советской России (голод еще не убивал тогда инициативу) – удержалась ли бы тогда Советская власть в Москве, терзаемая непрекращающимися крестьянскими восстаниями в центральном и волжском районах, рабочими забастовками и саботажем – сказать не трудно.
Достаточно напомнить для иллюстрации тогдашнего настроения умов среди большевиков и состояния их психики следующий факт.
Красные дивизии, подошедшие 5 января 1919 года (т. е. через месяц после ухода германцев) к Ревелю на расстояние тридцати верст, были отброшены с большими потерями отрядами ревельских гимназистов, которые наспех были организованы местными общественными группами от социал-демократов до народников (конституционных демократов) включительно. Эти же гимназисты, среди которых находились дети возрастом 12–13 лет, да еще и некоторые добровольческие отряды под руководством эстонских офицеров русской службы, случайно оказавшихся в стране после ухода немцев, без штабов и учреждений, без хлеба и денег и почти без амуниции, – они не только отбросили большевистскую армаду от Ревеля, но к 22 января уже бились с ней под Нарвой и Юрьевым, пройдя с боем больше 200 верст.
* * *
В то же время в южной части тогдашней Эстляндской губернии и в северной части Лифляндской отряды русских солдат (первые ячейки будущей Северо-Западной армии), образованные раньше в Пскове, успешно сдерживали натиск другой большевистской армады, которая через Валк рвалась в Ригу.
Я видел в те дни в Ревеле в эстонском Главном штабе, помещавшемся в трех крошечных комнатках недостроенного дома на Булочной улице и в кабинете тогдашнего главы правительства Пэтса, неопровержимые доказательства слабости большевиков – военной и политической армии, вроде той, которая через год сражалась против Деникина, Колчака и Юденича одновременно: не было еще, не было и того государственного аппарата, который большевики впоследствии успели создать чисто механическими средствами. Я видел и трофеи, захваченные эстонскими гимназистами и солдатами-добровольцами у большевиков: знамена китайских «коммунистических» полков и их печати, от которых веяло смертных холодом, штандарты отборных латышских частей, которым было поручено взять Ревель и Ригу во что бы то ни стало, и наконец, рапорты, донесения и приказы, свидетельствовавшие только об одном – что «власти» у большевиков еще нет, что они пока только злоумышленники, хитростью и обманом забравшиеся в чужой дом, к которому, однако, с разных концов уже стекаются законные его владельцы – демократия России.
И оттого у многих так радостно забились сердца, когда в первые январские дни английская эскадра вошла в Финский залив и тотчас же, как мы видели, ликвидировала большевистские морские силы, шедшие на бомбардировку Ревеля с моря. Впрочем, впоследствии было установлено, что никакого «боя» в военно-техническом смысле слова не было: большевистские суда (типа «Новика»), обладавшие значительно большей скоростью хода, чем английские истребители, сдались адмиралу Кованудобровольно. Команда осталась невредима, только знаменитый Раскольников, главный морской комиссар, был снят с «Автроила» и отправлен в Англию. Это показывало, что и флот, «краса и гордость Октябрьской революции», далеко не надежен.
Оставалось теперь выяснить вопрос, какие общественно-политические организации имеются налицо по близости к обозначившемуся и развивающемуся «петроградскому» театру войны, т. е. в Гельсингфорсе и Ревеле. А если их еще нет, то из каких элементов они могут быть созданы и каким духом проникнуты в целях усиленного руководства движением по возможности без директив из центра – Парижа, где в ту пору уже были сосредоточены сливки первой российской эмиграции. Во-вторых, выяснить надлежало в первую же голову те формы, в которые должны вылиться взаимоотношения между русскими общественно-политическими организациями и местными новыми государственными образованиями – независимо от того, признаны ли они С. Д. Сазоновым, прибывшим тогда в Париж с большой помпой по мандату знаменитого государственного совещания в Яссах в качестве полномочного руководителя внешней политики России…
