В таком состоянии умов в Гельсингфорсе получилась «бумажка» Юденича. Получился конфуз, финляндцы не знали, что ответить и вообще отвечать ли. Тогда-то, как мы уже отметили, министры Северо-Западного правительства бросились в Гельсингфорс, причем в задачи социал-демократа Горна входила специальная задача «обработать» в соответствующем направлении финскую социал-демократическую партию. В Гельсингфорсе они взяли быка за рога – тем более что там чуть ли не каждую минуту ждали известия с границы об оставлении Петрограда большевиками, и однажды – помнится – правительственный радиотелеграф уже успел даже официально сообщить о занятии Петрограда передовыми отрядами Северо-Западной армии, причем известие это было передано немедленно также союзным посланникам в Гельсингфорсе, которые, разумеется, тотчас протелеграфировали о том своим правительствам.
Начались оживленные технические переговоры. В отношении финансов был придуман способ, по которому те 50 миллионов франков, которые понадобятся Финляндии для ведения операции и которых у Северо-Западного правительства нет, были бы гарантированы Парижем.
В те дни оживленных переговоров с финляндцами в Гельсингфорсе разыгрался следующий крайне характерный для нашей отечественной черной сотни инцидент. Члены Северо-Западного правительства, «эффекта ради», вздумали устроить в залах «Societetshuset» торжественный прием для финляндского правительства, видных представителей общественности и союзников. Финляндский кабинет явился im plenum
[27], но увы – все русское «общество», весь юденический «генералитет», все то, что раньше составляло или группировалось вокруг покойного Политического совещания, блистало полным отсутствием, за исключением, если не ошибаюсь, И. Вл. Гессена, Лидии Яворской, К. А. Арабажина и некоторых других членов бывшей оппозиции.
Однако затянулся и ход переговоров о 50 миллионах и о гарантиях союзников по обязательному возмещению оружия и припасов. А тем временем Северо-Западная армия уже успела понести поражение под Петроградом и стала отступать. Министры вернулись в Ревель…
Но возвращаясь к вопросу о «дипломатии» Северо-Западного правительства, необходимо отметить, что в этой единственно открытой для него области оно столь же мало могло успеть, как и в других забронированных Юденичем «ведомствах». Ставка на Эстонию, как мы уже видели, была несложна: было ясно, что если только Северо-Западная армия не будет готова к наступлению в начале октября или если первый фазис операции не даст положительных результатов, то ни какие договоры и конвенции, хотя бы тысячу раз подписанные и скрепленные, не заставят эстонцев бросить свою армию на помощь Северо-Западным войскам.
Оставались еще открытыми дипломатические переговоры с соседней Латвией, выдерживавшей тогда тяжелую борьбу с большевиками в районе Двинска. С нею-то Северо-Западное правительство и вступило скоро в связь; министр продовольствия М. С. Маргулиес в качестве заместителя министра иностранных дел С. Г. Лианозова съездил даже в Юрьев на общую конференции балтийских государств, созванную для предварительного обмена мнениями по вопросу о мире, который большевики настойчиво стали предлагать всем бывшим окраинам; там, в Юрьеве, этот делегат Северо-Западного правительства был всячески обласкан, но оттуда же, как и из поездки своей в Ригу и Ковно, он вынес определенное впечатление, что до поры до времени, т. е. до тех пор, пока Петроград еще не взят Северо-Западной армией, полагаться можно только на свои собственные силы. Обмен любезных нот между латвийским правительством и Северо-Западным также не выходил за пределы взаимных приветствий. Так, например, в ноте, посланной латвийскому правительству во второй половине сентября, мы читаем:
«Совет министров Северо-Западной Области России постановил:
1) Приветствовать Временное правительство Латвии и пожелать ему полного успеха в его борьбе с разрушающими началами большевизма и в его мирной созидательной работе по устроению внутренней жизни страны на демократических началах;
2) Заявить полное удовлетворение в том, что государственный строй Латвии и равно ее отношения к иностранным государствам будут предметом обсуждения в близком будущем в Учредительном собрании Латвии и что Совет министров вполне рассчитывает, что эти отношения будут установлены на началах, могущих удовлетворить обе стороны;
3) Известить Временное правительство Латвии, что впредь до рассмотрения вопроса об отношениях к иностранным государствам в Учредительном собрании Латвии Северо-Западное правительство готово немедленно вступить с ним в тесные сношения».
Язык этой ноты показывает, что Северо-Западное правительство и его министр иностранных дел С. Г. Лианозов еще только учились тогда писать дипломатические документы. Однако в § 3 требование латвийского правительства о признании суверенной самостоятельности Латвии, подобно тому как это было сделано раньше en toutes lettres («по всем бумагам») в отношении Эстонии, нашло более или менее удачно замаскированный отказ: пусть сначала латвийское Учредительное собрание выскажется о своих отношениях к «иностранным государствам», технические же сношения как с правительством de facto могут быть завязаны немедленно…
Глава XVII
«Бермонтовщина»
Но в отношениях к соседней Латвией, независимо от крайней проблематичности возможной помощи с ее стороны, больным пунктом был вопрос о русских войсках, стоявших на латвийской территории, о корпусе имени графа Келлера, инсценировавшем впоследствии так называемую «бермонтовщину».
Эти войска, в такой же, если не большей, мере, как «ливенская дивизия», о которой мы уже выше говорили в связи с ее переброской на Северо-Западный фронт, всецело находились в руках русско-германской реакции, в частности под диктатурой знаменитого генерала фон дер Гольца и другого помощника Людендорфа – генерала Бишофа. Численность этих русских отрядов, образованных так же, как и «ливенцы», из кадровых русских военнопленных (гвардейцев и гренадер) первого периода войны и прошедших затем полный курс старого прусского военно-политического воспитания, составляла около 10 000 человек. Они были прекрасно вооружены и дисциплинированы, но «дух» в них царил тот же, что и в так называемой германской «железной дивизии», оставшейся в Латвии под разными предлогами вопреки постановлению Версальского договора о полном очищении Прибалтийского края немцами.
Части русского корпуса имени графа Келлера занимали вперемежку с германскими войсками среднюю и южную Латвию, начиная от Митавы до Либавы; юрисдикция латвийского правительства на них не распространялась, потому что они считали себя «оккупантами», продовольствие же и военное снабжение они получали из германского резервуара, точнее, от тех германских военно-реакционных сфер, которые по инерции ли, а быть может, по иным причинам, еще продолжали вести «свой» курс в Прибалтике, несмотря на то, что в Берлине уже сидело правительство социал-демократа Шейдемана и Версальский договор уже был подписан.
У германской «железной дивизии», как и у других частей, подчиненных фон дер Гольцу, были свои тяжбы с латвийским правительством. Это – вопрос о наделении землей всех тех германских солдат, которые несколько месяцев тому назад (весною 1919) помогли только что образовавшемуся латвийскому правительству изгнать большевиков из Риги. Такой договор действительно был подписан в свое время, и соответственно ему «железная дивизия» в течение каких-нибудь двух-трех дней разбила большевистскую «армаду» и водворила правительство Ульманиса в Риге. Но очень скоро латвийское правительство спохватилось и подумало, что земли немцам можно и не давать, а если и давать, то, во всяком случае, не на тех началах (безвозмездно), которые были обусловлены в договоре. Этим-то обстоятельством и воспользовались германские военно-реакционные круги, чтобы «пока что» остаться в Латвии, тем более что солдатская масса, обманутая в своих надеждах получить землю, вместо того чтобы возвращаться в изголодавшуюся, разгромленную Германию, была всецело на их стороне.
