Поэтому я всегда говорю, что впечатление от человека, не только первое, но и уже устоявшееся, может быть обманчивым. Надо подходить к разговору от чистого сердца, оставив за кадром свои стереотипы и убеждения насчет того, кто сидит перед тобой.
Это работает и в обратную сторону: когда ты вроде думаешь, что сегодня гость разговорчивый и все пойдет как по маслу, а он внезапно закрывается, уходит от вопросов, погружается в себя, – а это же интервью, просто сидеть и молчать я не могу, что тогда от меня получит зритель? Или, допустим, герой начинает отвечать односложно: «может быть», «наверное», «не знаю». Это не то, ради чего я вхожу в кадр, ради чего зритель включает «Эмпатию Манучи», и на самом-то деле это даже не то, ради чего гость приходит. Потом он скорее всего будет кусать локти, мол, зря я промолчал, я же был готов рассказать.
В этой ситуации я делаю так, что у гостя образуется время взвесить все за и против, решает заговорить. Я не давлю. Любой диалог – это словесный пинг-понг: ответ зависит от того, какой будет задан вопрос, с какой скоростью и под каким углом.
Хотите пример?
Хорошо.
Вернемся к нашему разговору с Николаем Цискаридзе. Он прекрасный, талантливый, окруженный поклонницами и поклонниками, он настолько цельный, удивительный в творчестве, что хочется им бесконечно восхищаться, но многих интересует другое – его ориентация.
Его сердце свободно, но публику интересует даже не любовь, а личная жизнь легенды. И я не могу не спросить его об этом, потому что мой контент ориентирован на зрителя. Я не могу вести исключительно добрые светлые беседы, это не раскроет человека. Там, где безопасно, там легко держать образ. А мне надо, чтобы человек смог снять с себя маску, чтобы заговорил с позиции личности, а не медийной персоны.
Но и спрашивать в лоб – это, на мой взгляд, верх непрофессионализма. Это приемы желтой прессы – захватить врасплох, огорошить, вызвать шок. Я отношусь к своим гостям по-другому – с максимальным уважением и глубоким интересом.
Я задал ему такой вопрос:
– Скажите, что вы отвечаете на вопросы по поводу ориентации?
Я не загоняю человека в угол, иначе он включит защиту. Но я спрашиваю о том, что обсуждают. Спрашиваю так, что после этого человек не встает и не уходит, а продолжает беседу.
С Юлей Высоцкой тоже был разговор «на цыпочках». У нее в тяжелом состоянии дочь, и это ни для кого не секрет. Мы договорились заранее, что эту тему поднимать не будем – она слишком болезненная, и к таким просьбам я отношусь со всем вниманием, деликатно: и как отец, и как просто человек.
Но эта тема у Юли «болит» так, что она все равно говорит о ней, но не напрямую. Мать не может взять и выключить ребенка из беседы, из ответов на другие вопросы, даже если она только что договорилась об этом с интервьюером. И это, кстати, доказывает, что передо мной сидит не актриса, а человек.
Внимательный зритель увидит, что многие мои вопросы так или иначе касаются этой темы, пусть и опосредованно.
– А часто ли вы спрашиваете Бога: «Господи, за что мне это?»
Такие философские, экзистенциальные рассуждения раскрывают героиню как человека, как маму, и она не может не вспомнить о своей тяжелой истории.
Иногда гости плачут. Я задаю героиням такой вопрос:
– О чем вы плачете по ночам?
Не знаю, то ли моя эмпатия набирает обороты, то ли гости настолько хотят излить свою душу и поделиться, очиститься от того, что накипело, что буквально в каждой второй программе у героинь глаза на мокром месте. Да и у меня тоже.
Этот вопрос – лакмусовая бумажка. Ведь даже отвечая на него так: «Я не плачу по ночам», герой раскрывается. Как в случае с Розой Сябитовой, это ее ответ. Железная леди.
Но чаще, конечно, героини говорят другое:
– Я плачу о несбывшихся мечтах.
– О детях.
– О потерях.
И это уже не те радостные звонкие девушки, которых мы видим на экранах.
А еще я спрашиваю:
– Счастливы ли вы сейчас?
И тут тоже очень интересная картина. Многие сомневаются. И я тоже иногда могу сомневаться, потому что рефлексия – это качество глубокого умного человека. Бездарности не сомневаются. А в моей программе, я в этом уверен, таких нет и быть не может.
Чтобы гость начал отвечать на эти сложные на самом деле вопросы, я могу перехватить слово и сам рассказать о себе, о своих сожалениях, разбитых мечтах или, наоборот, счастливых веселых минутах. Такой обмен секретами. И это рождает доверие, ведь я прошу гостя доверять мне, значит, и сам готов доверить гостю даже самое сокровенное, иначе что же это за честность? Я не играю в одни ворота.
Я знаю о таких психологических приемах не понаслышке. Дело в том, что я по образованию не только артист, но и педагог. Одна из педагогических дисциплин, которые изучал, а я магистр актерского мастерства и доцент кафедры актерского мастерства, – это гештальт-терапия и психология творческого человека. Да-да, у творческого человека особая психология, потому что он, этот творческий человек, обязан себя провоцировать на раскачку эмоций. Артист почти всегда не в норме. Он как натянутый нерв, и мы учимся быть такими людьми. Поэтому снять с собеседника скорлупу – это то, чему можно научить и научиться.
Так, например, можно сначала говорить громко, а потом сделать свой голос тише, собеседник начнет прислушиваться, тянуться к тебе, это поможет создать доверие, сократить дистанцию. И начать улыбаться, немного глупо, по-детски, нелепо, словно испытав какое-то облегчение.
Некоторые гости, выходя из студии, говорят мне:
– Манучаров, ты как зыбучий песок, в тебя погружаешься и перестаешь контролировать себя.
Или:
– Что это было вообще? Гипноз?
Я улыбаюсь, конечно:
– Гипнозом я пока не владею. Хотя было бы здорово.
Со стороны может казаться, что все это дается мне чрезвычайно легко: ну пришел гость, ну поговорили. Нет. Бывают очень сложные выпуски, после которых мне нужно какое-то время, чтобы просто прийти в себя. Те же самые длинные записи с Николаем Цискаридзе и Ольгой Свибловой. Четыре часа держать нить диалога – это сложно неимоверно, это требует от интервьюера колоссального напряжения. А с Ольгой Свибловой – это вообще отдельная история, общаться с настолько эрудированным человеком – настоящее испытание, особенно если ты не в теме. И я не стесняюсь говорить о том, что мне было сложно ее раскрыть, потому что ее абсолютно энциклопедический ум и уровень знаний для меня недостижимы. Мне было тяжело. Но я артист. А что такое артист? Это человек, который умеет карабкаться, приспосабливаться к среде.
В одном, правда, случае подстроиться не получится – если гость ловит «звезду». Тут сложно не начать мериться с ним сами знаете чем, потому что все мы люди. Тут наоборот надо действовать не него отрезвляюще, не включаясь в момент эмоционально.
