Когда все закончилось и она родила ребенка, то сказала, что это одно из ее лучших интервью и в итоге она осталась им довольна – не было ничего такого, что ей не понравилось. Но сам процесс согласования был довольно нервный. Недавно мы с Наташей встретились, и как ни в чем не бывало мило обсудили эту тему, посмеялись, попросили друг у друга прощения, если кто-то кого-то обидел. Это светская Москва, так что проехали.
В «Камеди» мне постоянно все говорили:
– Плохо, плохо, плохо.
Но благодаря, наверное, этой критической оценке я делала все смешнее, смешнее и смешнее. Потому что потом, когда я приходила в другие проекты и предлагала свой юмор, все от микроюмора аплодировали, ржали, и говорили:
– Как замечательно!
И мне так было тепло на душе, потому что мне всю жизнь говорили, что это «так себе, ну, так, плохой номер». И Наташа иногда так говорила, и дядьки:
– Плохо, не смешно, это плохой номер.
Я говорила:
– Существуют вечеринки, где мы проверяем номера. Можно я? Что вам там, четыре минуты потратить на номер или пять.
– Ой, ну ладно.
И тот номер разрывал на вечеринке и потом входил в концерты, был топовым. Но никто не подходил ко мне и не говорил:
– Извини, я был не прав. Или – прости, тебе нужно больше доверять.
Может, их раздражала эта моя самоуверенность, моя наглость, может быть. Потому что я была таким человеком, я не молчала, я говорила свое мнение, когда меня не спрашивали, говорила его резко. Это никому не нравится. Начальникам не нравится, когда их подчиненные мнят, что они умнее. Я больше рыдала и плакала не из-за провала в творчестве или карьере, а из-за отношения людей.
Мне все время казалось, что я что-то доказываю, доказываю и доказываю нашим продюсерам и девочкам. А тебя втаптывают, втаптывают, втаптывают, и потом вылезаешь, доказываешь всем, что ты можешь, и все такие:
– Ну да, ты можешь.
И пошли дальше. А до этого тебя неделю уничтожали, я рыдала, а мне говорили:
– Ты никто, ни о чем, мы тебя сделали из грязи в князи.
А тебе еще надо идти выступать и доказывать, параллельно доказывать, что твои номера классные. И когда это закончилось, я была так счастлива. У меня был момент шока, какого-то такого осознания. Опять какое-то свое детище теряешь. Ты все это создавал. И ты как раз остаешься за бортом, и без вот этих важных нужных ритуалов, может быть, которые тебя в добрый путь отправляют. И опять это оказалось как-то так, вся эта работа как будто обесценивалась, обрушилась, обнулилась.
Наталия Медведева в программе «Эмпатия Манучи»
Поговорив тогда с Наташей, я понял, что вся эта история – до сих пор не зажившая рана. Поэтому и ее реакцию я тоже могу понять. Она испугалась своего же откровения, возможно, она в впервые была настолько откровенна сама с собой.
Не стоит обращать внимание на мнение окружающих, если вы счастливы и не мешаете другим.
Гости часто рассказывают о конфликтах и скандалах на работе, и я понимаю, зачем они это делают. Это не про «выносить сор из избы», это про попытку объясниться, разобраться, сделать выводы. Иногда люди не могут поговорить с глазу на глаз, а через экран – берут и делают, потому что носить с собой камень обиды и недопонимания очень тяжело.
Мы как-то поругались с Валей Рубцовой. Какое-то время не разговаривали. И даже не помню, по какому поводу. У Тани, так звали ее героиню, было свое амплуа, у меня свое. Я думаю, что тут не какая-то зависть или что-то такое девичье, а усталость друг от друга. Когда люди устали друг от друга, они ищут друг в друге минусы. Им это не нравится, то не нравится.
Тут немножко раздражение, тут. Тут стерпел, не сказал, а тут уже сказал. И тут ты сказал чуть-чуть, а тут не чуть-чуть. Тут ты огрызнулся. Так будет, наверное, в любом коллективе. Мы больше трех лет снимали.
Но мы были профессионалы своего дела. Мы даже не здоровались, но выходили и играли.
Потом в какой-то момент мы стали здороваться. Не помирились, просто «привет» и садились на грим.
Но если с Валей это просто была какая-то усталость, то с другим героем я вообще никак не могла ужиться, а нам с ним надо было любовь играть.
Я говорю про Арарата. Он совсем не мой человек, мы в жизни вообще никогда не здоровались, но входили в кадр и играли. Это человек не моих правил и принципов. Совсем.
Я пошла к продюсерам и попросила, чтобы у нас хотя бы не было этой экранной любви, а его уже вовсю вводили. Этого не было. Это был для меня огромный стресс. Я уже сыгралась с Виталиком, и тут, понимаешь, нового героя вводить, и его надо вводить через кого-то, естественно, у меня был очень высокий рейтинг. И решили меня переметнуть.
Это не значит, что он плохой. Это не значит, что я плохая. Он ко мне, я думаю, точно так же относится, потому что у нас были ровным счетом конфликты, чуть ли не до драки доходящие. Мы буквально орали друг на друга: он – на меня, я – на него.
Мария Кожевникова в программе «Эмпатия Манучи»
Я – человек неконфликтный, хотя иногда доходят слухи и сплетни насчет моего «ужасного характера». Если под «ужасным характером» понимать нежелание молчать и быть всем удобным, то, наверное, да. Тогда я – конфликтный.
Я могу быть непримиримым, когда дело касается качества продукта, над которым работаю. Мне важно гордиться результатом, и тут я могу конфликтовать. Но чем старше я становлюсь, тем меньше прибегаю к спорам. Есть множество других способов решить ситуацию в свою пользу. Просто нужно иногда включать мудрость и понимать, что все это – неотъемлемая часть нашего шоу-бизнеса. И так мне нравится общаться с теми, кто так же философски на это смотрит: ну поругались, а дальше что? Цех-то у нас все равно один.
Филипп Киркоров в одном интервью ответил на критику Иосифа после клипа «Ибица». Я знала, что ответ будет из уст Филиппа какой-то немножечко резкий. Йося в очень мягкой форме как-то в одной программе сказал:
– Мне это не близко, не понимаю клип.
Я тоже не понимаю. Я бы себе такой клип не сделала. Все же артисты разные. Кому-то подходит, кому-то нет. И поэтому он как-то немножечко напрягся на Иосифа. А потом был наш ответ. Наш ответ Чемберлену. Я, честно говоря, посмеялась, потому что я понимаю, что как продюсер Иосиф часто предлагает мне какие-то экстремальные, крайние, не соответствующие мне, внутреннему моему состоянию вещи. Но я спокойно говорю «нет».
