Дальше все снова расселись и принялись обсуждать результаты. Почему у одних получилось быстро? Что проигравшим надо было сделать по-другому? Участники поднимали руку, брали микрофон и совершенно серьезно излагали свой взгляд на выигрышную стратегию. Ингу опять накрыло чувство глубокого презрения и даже некоторой жалости: взрослые люди, а спорят про карточки с картинками. Общий вердикт был такой: побеждает команда, в которой находится сильный лидер, сумевший эффективно организовать игровой процесс. В команде, собравшей историю первой, таким признали Илью. Он встал и шутливо раскланялся, прижимая руку к сердцу и по-прежнему обворожительно улыбаясь. Инга стиснула зубы и заставила себя посмотреть в сторону.
Так прошел весь день. Игры чередовались с походами в столовую и более формальными занятиями вроде сессии вопросов руководству и всяких объявлений. Например, начальница отдела дизайна сообщила, что головной офис постановил заменить цвет в их логотипе с фуксии на мадженту. Инга, на всякий случай загуглив оба, тяжело вздохнула.
Она говорила себе, что пока эта поездка полностью оправдывает ее ожидания: ей было скучно, неловко и временами обидно, но хотя бы никакой катастрофы не случилось. Во время обеда Инга разузнала, что завтра в три они уже поедут в Москву, и это значило, что ей нужно пережить только сегодняшний вечер и завтрашнюю первую половину дня. В ее жизни бывали дни тяжелее.
Вечером все перешли на крышу, где стояли столы, накрытые для фуршета. Воздух был теплым и как будто тягучим после дневной жары. Инга взяла себе бокал белого вина и стала у края крыши, облокотившись на поручни. С первым же глотком на нее снизошла необъяснимая благодать, какой она не испытывала уже несколько недель. Все сейчас было ладно и правильно: теплый нежный вечер, ледяной бокал, приятно холодивший пальцы, запах нагретого леса, голоса людей за спиной. Они обволакивали Ингу, но не вторгались к ней. Она закрыла глаза, и темнота под веками ощущалась теплой, розоватой от светившего на них солнца. Инга не сомневалась, что это обманчивое спокойствие долго не продлится – слишком уж резко оно наступило, но была благодарна даже за такую передышку.
Передышка и в самом деле оказалась короткой. Опьянение вскоре разъединило Ингу с остальными. Голоса за спиной начали звучать громче, то тут, то там вспыхивал смех и громкий визг, кто-то разбил бокал. Инге же алкоголь вернул жалость к себе, она ощутила себя покинутой и ненужной. Люди волновались вокруг нее, как море, а она была щепкой, которая не могла ни потонуть, ни раствориться и только неприкаянно носилась по волнам.
Сгустилась темнота, на крыше зажгли лампочки. Листва растущих рядом деревьев окрасилась в теплый зеленый цвет, но глубина леса тонула во мраке и иногда волновалась от налетающего ветра. Инга хотела бы этим наслаждаться, веселиться со всеми, громко хохотать, любоваться, но не могла. На столе рядом стояла недопитая бутылка вина, и, подхватив ее, Инга тихонько спустилась с крыши. Одиночество среди людей из приятного, как в начале вечера, стало болезненным, поэтому она решила, что теперь ей поможет только по-настоящему остаться одной.
Она не спеша направилась к своему домику. Приблизившись, Инга вспомнила про беседку, которую видела из окна, и свернула к ней. Беседка была ярко освещена, но пуста. Из нее все вокруг казалось погруженным в густую плотную мглу – ни очертаний леса, ни очертаний дома, в котором не горело ни одного окна, было не различить. Слышался только ветер, время от времени ерошивший листву, и иногда, совсем издалека, голоса на крыше. Инга села на скамейку и налила себе вина, глядя туда, где был лес. Когда ветер стихал, до нее доносился стрекот кузнечиков.
Оставшись одна, она надеялась вернуться в то же умиротворение, что посетило ее в начале вечера, но ничего не выходило. Каждый взрыв смеха, который доносил ветер, причинял Инге почти физическую боль. Между нею и этими счастливыми людьми пролегала пропасть. Она опять чуть не заплакала – действие вина. Инга облокотилась на стол и подперла голову руками, понуро глядя перед собой. Конечно, ей надо уволиться. Другого выхода нет. Ничего здесь ее больше не ждет. Инга неожиданно почувствовала щемящую печаль, даже тоску, как будто еще несколько часов назад не содрогалась от презрения к окружавшим ее людям. Здесь, в беседке, ей казалось, что ее отделила от них случайность, фатальное стечение обстоятельств, в котором никто не виноват, и в эту минуту она искренне грустила, что судьба распорядилась так.
Раздался хруст гравия на дорожке, и Инга резко обернулась. Из-за контраста между светом в беседке и тьмой вокруг разглядеть ничего было нельзя. Шаги приблизились, а потом человек материализовался в круге света. По ступенькам в беседку поднялся Илья.
В первую секунду Инга испугалась, но теперь, узнав его, неожиданно ощутила облегчение, и эти два чувства, подогретые вином, тут же сплавились в ней в щекочущее, трепещущее возбуждение. Илья сел рядом, глядя не на нее, а перед собой, в лесную темень. От волнения у Инги захватило дух, словно она оказалась на гребне волны, и, сама не понимая, что делает, она пододвинула к Илье бутылку вина. Он покосился на ее руку, а потом взял бутылку и сделал глоток прямо из горла.
Этот его взгляд, когда она двигала бутылку, Ингу почему-то растрогал. Она подумала, что Илья сам пребывает в нерешительности и ощущает такой же мандраж, что и она. Ей вдруг показалось, что между ними существует какая-то особая, опровергающая обычные человеческие законы связь. В конце концов, здесь и сейчас они были самыми близкими людьми друг для друга, несмотря на все, что произошло, а возможно, и благодаря этому. Их взаимное притяжение, их секс, отталкивающий и волнующий одновременно, их страстная ненависть, ее импульсивность и его расчетливость образовывали вместе клубок эмоций, распутать который было невозможно. Не какая-то там пошлая любовь, а немыслимо сложное, многомерное чувство.
Даже то, что Илья снялся в интервью, так беспощадно отомстив ей, сейчас болезненно манило Ингу. Он поступил так потому, что она занимала все его мысли. Он был опасен, жесток, хладнокровен, но как неожиданно приятно было примерить на себя роль слабой жертвы.
Вино придавало этим размышлениям особенную значимость и даже некоторую патетичность, и Инга, кажется, впервые за все время их знакомства почувствовала неподдельное влечение к Илье. Ей захотелось целиком отдаться этому чувству, хотя она не до конца понимала, что сейчас это значит.
– Как ты меня тут нашел? – томно спросила она.
– Заметил, что ты уходишь, и пошел за тобой. Не хотел, чтобы там нас видели вместе.
Ингино сердце екнуло – опять от той же соблазнительной смеси опасности и предвкушения. Она потянула резинку с волос, а когда они рассыпались по спине, взбила их руками.
– А зачем искал?
– Ты до сих пор не удалила посты.
– Ты это хотел мне сказать? – Инга даже не потрудилась скрыть свое разочарование.
– Я тебе четко сказал: удали, иначе будет хуже.
– И что будет? – дерзко спросила она, одновременно разворачиваясь к Илье всем корпусом и облокачиваясь на стол. Ей хотелось нарываться, дразнить его. Подперев голову, она запустила пальцы в волосы. Все движения Инга проделывала безотчетно, но при этом очень хорошо видела себя внутренним зрением: волосы каскадом падают за спину и золотятся на свету, колени находятся в одном сантиметре от ноги Ильи, футболка на ее груди туго натянулась. Инге не нужно было зеркало, чтобы всегда знать, как она выглядит со стороны.
