Было два часа ночи, когда Инга, пыхтя от натуги, выволокла из дома кресло. Кое-как дотащившись до мусорного контейнера, она бухнула его там и, отступив на два шага, оглядела. Кресло, такое чистое, яркое, изящное, сиротливо стояло возле грязной помойки. Инге стало жаль с ним расставаться. Сейчас оно не напоминало ни о чем плохом – обычная мебель, но Инга знала, что стоит вернуть его в квартиру, как вместе с ним вернется и давящее чувство. Если она собирается жить долго, ей придется быть беспощадной.
На следующий день она поднялась к Меркуловой и положила на стол заявление об увольнении.
– Что это? – нахмурилась Меркулова, двумя пальцами взяв листок.
– Я хочу уволиться.
Начальница некоторое время рассматривала бумажку, словно за стандартной формулировкой пыталась разглядеть скрытый мотив. Потом вздохнула.
– Это из-за Бурматова? Насколько я знаю, его пока ищут.
– Поэтому никому пока нельзя увольняться?
– Нет, конечно, можно. Уголовного дела нет, все свободные люди. Просто вы не торопитесь?
Инга обратила внимание на то, что она говорит ей «вы», хотя до этого обращалась на «ты». Сцепила руки за спиной, подумала.
– Это не из-за Бурматова, – наконец сказала она. – То есть не из-за его исчезновения. Мне давно пора было это сделать.
Меркулова опять вздохнула.
– Вам, наверное, не очень работалось после всего, что произошло в начале лета?
– Точно.
– Ожидаемо. Если честно, я удивлялась, как вы держитесь. В смысле, почему не уволились раньше. В общем, останавливать не буду. Но две недели вам отработать придется все равно.
Инга проследила, как она расписывается внизу листа.
Они с Максимом сидели на берегу моря. Между ними стояла бутылка вина и виноград в пластиковом контейнере.
– Нет, ты представляешь, – говорил Максим, жуя виноград и щурясь от удовольствия, – мы с тобой на море! Мне в какой-то момент казалось, что это никогда не случится. Еще из-за этой всей истории с твоим Бурматовым.
– А это как могло помешать? – лениво ответила Инга, опершись на локти и глядя перед собой.
Пляж был галечный, и устроиться удобно никак не получалось. Камешки больно впивались то в спину, то в предплечья. Ойкнув в очередной раз, Инга оставила попытки и села прямо.
– Ну мало ли. Завели бы дело. Затаскали бы всех по допросам. Запретили бы выезжать из Москвы. Ты же знаешь, какой я мнительный. – Максим рассмеялся.
Инга только изображала безразличие. На самом деле она не меньше, а гораздо больше Максима переживала, что случится что-то подобное. Последние недели она почти ежечасно ждала беды. Сидеть на работе было невыносимо, потому что там она чувствовала себя особенно уязвимой. Инге казалось, что, когда она меньше всего будет этого ожидать, полиция ворвется в офис и схватит ее на глазах у всех. То, что на глазах у всех, конечно, добавляло унижения. Чем ближе подступал последний рабочий день, тем больше Инга боялась: предчувствовала, что коварные следователи специально затаились, чтобы произвести ее арест особенно эффектно.
В свою последнюю рабочую пятницу Инга перед уходом сдержанно со всеми попрощалась. Все знали, что она увольняется, но со стороны могло показаться, что они просто расходятся на выходные. Коллеги тоже попрощались сдержанно, и только Аркаша пожелал удачи. Инга вышла из бизнес-центра и зашагала к метро, буквально кожей чувствуя, как сзади к ней уже подкрадывается полицейский. Никто, конечно, не подкрался.
Когда в субботу утром Инга как ни в чем не бывало проснулась у себя дома, ей впервые показалось, что она может вздохнуть свободно. Впрочем, затишье длилось недолго и сменилось очередным витком паранойи. Теперь Инге казалось, что ее ни за что не выпустят из страны: задержат у стойки с регистрацией или на паспортном контроле, закуют в наручники и увезут в тюрьму, а ее коллеги в понедельник прочитают обо всем в новостях. Их потрясение было неотъемлемой частью Ингиных мрачных фантазий. Что подумает Мирошина и какие сплетни она станет распускать, волновало Ингу даже больше, чем реакция матери или Максима.
Поэтому в аэропорту Инга трепетала каждую секунду, хоть и старалась не подавать вида. Максим, впрочем, был так поглощен предвкушением поездки, что ничего не замечал. Даже когда Инга шарахнулась от человека в форме, прошедшего мимо, он не придал этому значения.
Инга волновалась, сдавая багаж, проходя пограничный контроль, сидя возле гейта. Страх немного отпускал ее, только когда она скрывалась в туалете: ей казалось, что туда менты не сунутся. Из-за этого она проводила в уборной гораздо больше времени, чем требовалось, и Максим очень ей сочувствовал.
Однако стоило самолету оторваться от земли, как напряжение начало спадать. Когда они набрали высоту, Инга уже болтала без умолку, и с каждой минутой все больше, словно хотела выговориться за все прошедшие дни. Максим поначалу еще пытался поддерживать беседу, но вскоре, видимо, понял, что Инга просто хочет слушать звук своего голоса, и умолк. А Инга говорила. Она рассказывала Максиму, куда они должны непременно съездить в Италии, какую музыку она слышала в такси по дороге в аэропорт, что ей сказали в отделе кадров при увольнении, в какой ужасной юбке Мирошина приходила в последний раз, что у матери скоро день рождения, а она не может придумать подарок. Инга не могла остановиться, чувствуя, как с каждым словом из нее вытекает яд, отравлявший последние дни. Она знала, что это временная передышка. Потом все вернется, и она снова будет бояться, ждать и томиться, но сейчас ее охватил настоящий экстаз от этой позабытой легкости. А может быть, она и не будет больше бояться? Может быть, отпуск ее излечит? К тому же, чем больше времени пройдет, тем меньше станет опасность, и может быть, в один прекрасный день Инга сможет расслабиться совсем?
Самолет прилетал в Римини. Инга изначально настояла на том, чтобы в городе прибытия было море, потому что непременно хотела оказаться на нем в первый же день. Максим капризничал – холодно уже будет, все равно не покупаешься, зачем нам эта глухомань. Инга была непреклонна. Они приехали в отель, бросили вещи, сходили в магазин и прямиком отправились на пляж. Когда море наконец показалось перед ними, Максим признал, что это была правильная идея.
Вечерело, дул ветер, и людей было мало. Неподалеку парень с девушкой играли во фрисби. Инга смотрела, как между ними туда-сюда порхает ярко-оранжевый диск. Ветер то и дело сносил его в сторону, и кому-то приходилось за ним бежать. До Инги долетали обрывки незнакомых слов, крики и смех.
– Вообще-то я думаю искупаться, – заявила она.
Максим вытаращил глаза.
– Сейчас?! Да даже солнце уже садится. В воде, наверное, холодина.
Инга встала и принялась стягивать с себя шорты. В купальник она предусмотрительно переоделась еще в номере.
– Ты безумна, – сообщил Максим, отправляя в рот виноградину. – Если ты заболеешь, я буду все оставшиеся дни повторять: «А я говорил». И ни слова жалости!
