– Граф Гутвульф! – сказал Прайрат и удивленно припонял бровь. – Что вы здесь делаете? Да еще в такой час. – Он окинул графа взглядом, отметив то, как тот был одет. – Вам не спится?
– Да… нет, будьте вы прокляты, это неважно! Я собирался навестить короля!
Прайрат кивнул.
– Ах так, хорошо, я только что покинул его величество. Он принял снотворный настой, так что то, о чем вы хотели с ним поговорить, должно подождать до завтрашнего утра.
Гутвульф посмотрел на насмешливую луну, потом окинул взглядом сад, там никого не было, кроме них двоих. У него вдруг закружилась голова, и он почувствовал, что его обманули собственные ощущения.
– Вы были с королем наедине? – спросил он наконец.
Священник мгновение не сводил с него глаз.
– Если не считать его нового виночерпия и пары личных слуг во внешних комнатах. А почему вы спрашиваете?
Граф почувствовал, что у него окончательно ушла земля из-под ног.
– Виночерпий? Ну, просто я хотел знать… я подумал… – Гутвульф изо всех сил старался сохранить достоинство. – У этой двери нет стражников. – Он показал на дверь.
– Когда такой могучий воин, как вы, разгуливает по саду, вряд ли в них есть необходимость. – Прайрат улыбнулся. – Однако вы правы, я поговорю об этом завтра с главным констеблем. А теперь прошу меня простить, меня ждет моя узкая кровать. Прошедший день был тяжелым, наполненным кучей государственных дел. Спокойной вам ночи.
В вихре алого одеяния священник повернулся и зашагал прочь, вскоре скрывшись в тенях в дальнем конце сада.
* * *
К нему вернулся дух путника, когда он ехал на лошади по бесконечному снегу, но собственное имя по-прежнему ускользало. Он не мог вспомнить, как получилось, что он сидит в седле, и его ли это лошадь. Не помнил, где был и что стало причиной жуткой боли, терзавшей его тело, лишавшей силы и уверенности руки и ноги. Он знал только, что должен двигаться в сторону какого-то места за горизонтом, следуя за изгибавшейся линией звезд, что сияли по ночам на небе на северо-западе. Он забыл, что это за место.
Он останавливался лишь изредка, чтобы поспать, а все остальное время находился в полусне, словно ехал по длинному белому тоннелю, наполненному ветром и льдом, которому, казалось, не будет конца. Его навещали призраки, огромная толпа бездомных мертвецов, шагавших рядом с его стременами. Некоторых убил он сам – по крайней мере, так говорили их бледные лица, – другие, назойливые и требовательные, те, для кого он убивал. Но сейчас ни у кого из них не было власти над ним. Лишившись имени, он стал таким же фантомом, как они.
Они путешествовали вместе, безымянный мужчина и мертвецы без имен: одинокий всадник и шепчущая, бесплотная толпа, которая сопровождала его, точно пена на океанской волне.
Всякий раз, когда умирало солнце и звезды расцветали на мерцающем северо-западе неба, он делал ножом зарубку на седле. Иногда, если солнце скрывалось за тучами, дождь со снегом падал с темного неба, и ветер не пускал на него звезды, он все равно делал отметину на седле. Когда он смотрел на бледные полосы на потемневшей от масла коже, ему становилось спокойнее, это служило доказательством того, что в вечном однообразии гор, камней и снежных равнин что-то может меняться, и он не просто бессмысленно ползет по кругу, точно слепое насекомое по краю чашки. Еще одним признаком времени был голод, который перекрикивал даже самую ужасную боль в его теле. Но и он тоже приносил ему своего рода утешение. Если ты хочешь есть, значит, ты жив. Умерев, он мог оказаться среди шепчущих теней, что его окружали, и вечно вздыхать и парить в ледяной пустоте. Пока он живет, остается надежда, пусть слабая и холодная – хотя какая, он не мог вспомнить.
На одиннадцатой отметине на седле его лошадь пала. Мгновение назад они пробирались вперед, сражаясь с недавно выпавшим снегом, и вдруг его конь медленно опустился на колени, задрожал, а потом упал, разбросав во все стороны бесшумный фонтан снега. Через некоторое время он выбрался из седла, боль во всем теле стала далекой, как звезды, за которыми он следовал. Он поднялся на ноги и, спотыкаясь, пошел дальше.
Солнце еще два раза вставало и уходило на покой, а он продолжал идти вперед. Даже призраки исчезли, сметенные воющим ветром и снегом. Он подумал, что стало холоднее, только вот не мог вспомнить наверняка, что такое холод.
Когда в следующий раз на стылое серое небо взошло солнце, ветер и снегопад стихли, и на землю стали падать легкие, подобные белым перьям, снежинки. Впереди, на горизонте, появилась гора, суровая и зазубренная, точно пасть акулы. Ее вершину венчала темная корона из черных туч, к которым из трещин на склонах горы медленно плыли дым и пар. Увидев ее, он упал на колени и произнес безмолвную благодарственную молитву. Он все еще не вспомнил своего имени, но знал, что это нужное ему место.
Когда прошли еще одна ночь и один день, он обнаружил, что приближается к тени горы и теперь идет по стране ледяных гор и темных долин. Здесь жили смертные мужчины и женщины, беловолосые, с глазами, в которых застыла вечная подозрительность, они ютились в клановых домах с тяжелыми черными балками, построенных из камня, промазанного засохшей грязью. Он обходил их унылые деревни, хотя они казались ему смутно знакомыми.
Еще один тяжелый день, наполненный болью, привел его за границы поселений, и гора уже закрывала небо так, что даже солнце казалось маленьким и далеким, а вокруг царило подобие вечного вечера. Иногда спотыкаясь, а порой ползком он взобрался по ступенькам на очень старую дорогу, шедшую сквозь холмы у подножия горы, через серебристые, раскрашенные морозом руины давно умершего города. Над окутанными тенями хребтами горы, точно пустые глазницы черепов, нависали арки.
Наконец, когда до цели оставалось совсем немного, силы его оставили. Потрескавшаяся ледяная дорога заканчивалась у громадных, прорубленных в склоне горы ворот, которые были выше башни и сделаны из халцедонового кварца, ослепительного алебастра и ведьминого дерева, они держались на петлях из черного гранита, их украшали диковинные фигуры и еще более странные руны. Он остановился перед ними, чувствуя, как жизнь покидает измученное тело. Когда на него начал опускаться смертельный мрак, мощные ворота открылись и из них вышли белые фигуры, прекрасные, точно лед в лучах солнца, и одновременно жуткие, как сама зима. Они наблюдали за его приближением, видели каждый шаг по заснеженным пустошам и то, как он сражался с болью и слабостью. Теперь, удовлетворив свое непонятное любопытство, они отнесли его в глубину горы.
Безымянный путник пришел в себя в большом зале со столбами, в самом сердце горы. Дым и пар, поднимавшиеся от громадного колодца посреди зала, смешивались со снегом, метавшимся под невозможно высоким потолком. Он довольно долго лежал, глядя на проносившиеся наверху тучи, больше он ничего не мог. Когда же, наконец, он сумел переместить взгляд чуть дальше, то увидел невероятных размеров трон из черного камня, весь покрытый инеем. На нем сидела женщина в белом одеянии и серебряной маске, сиявшей, точно лазурное пламя, и отражавшей свет, вырывавшийся из колодца. Неожиданно он почувствовал, что его наполняет восторг, но одновременно испытал жуткий стыд.
