– Госпожа, – вскричал он, когда мощным потоком к нему вернулись воспоминания. – Убейте меня, госпожа! Возьмите мою жизнь, потому что я вас подвел!
Серебряная маска наклонилась к нему, и в тенях огромного зала зазвучало лишенное слов песнопение, там, откуда на него смотрели блестевшие глаза наблюдателей, словно призраки, сопровождавшие его по снежной пустыне, вернулись, чтобы судить и стать свидетелями его позора.
– Молчи, – приказала Утук’ку, и ее жуткий голос будто схватил его невидимыми руками и наложил сковывавшее льдом заклинание, которое превратило его в камень. – Я узнаю все, что мне нужно.
После полученных им ран и жуткого путешествия по снегам боль стала такой всеобъемлющей, что он забыл о существовании других ощущений. Он нес свою муку, не обращая на нее внимания, так же, как и на отсутствие имени, но то были страдания тела. Сейчас же он получил напоминание – как и большинство тех, кто оказывался в Стормспайке, – о том, что существует иная боль, превосходящая все, даже самые страшные, телесные раны, боль, которую не прогонит возможность смерти.
Утук’ку, хозяйка горы, такая древняя, что ее возраст оставался за пределами понимания, многое у него узнала. Наверное, она могла бы сделать это, не насылая столь жуткие страдания, но, если подобное милосердие и было возможно, она решила его не демонстрировать.
Он отчаянно кричал, и в огромном зале разгуливало эхо его диких воплей, наполненных болью.
Ледяные мысли Королевы норнов проносились через него, разрывая его существо холодными равнодушными когтями. Таких страшных мучений он еще не испытывал в жизни, они превосходили все, что существовало на свете, страх и даже воображение. Эта боль опустошила его, а он превратился в беспомощного наблюдателя. Все, что происходило, все, что он пережил, она вырвала и разглядывала его самые потаенные мысли, даже саму сущность; ему казалось, будто она вспорола его тело, как пойманную рыбу, и вытащила наружу отчаянно сопротивлявшуюся душу.
Он снова увидел погоню в горах Урмшейма, и как тот, кого он преследовал, нашел меч, который они искали, свое собственное сражение со смертными и ситхи. Еще раз стал свидетелем появления снежного дракона, и как получил свою жуткую рану, как окровавленный и разбитый оказался похороненным под глыбами многовекового льда. А потом, словно он смотрел со стороны на незнакомца, увидел умирающее существо, пробиравшееся по снегу в сторону Стормспайка, несчастного без имени, потерявшего свою добычу и отряд, и даже шлем в форме головы гончей, знак первого смертного, удостоившегося чести стать Королевским Охотником. Наконец картины его позора рассеялись.
Утук’ку снова кивнула, а ее серебряная маска, казалось, смотрела на завихрения тумана над Колодцем Дышащей Арфы.
– Не тебе говорить, подвел ты меня или нет, смертный, – сказала она наконец. – Но знай, что я не испытываю неудовольствия. Я узнала сегодня много полезного. Мир продолжает вращаться, но он направляется в нашу сторону.
Она подняла руку, и пение в тенях огромного зала стало набирать силу. Казалось, будто что-то очень большое шевелится в глубине Колодца, заставляя испарения танцевать.
– Я возвращаю тебе твое имя, Инген Джеггер, – сказала Утук’ку. – И ты остаешься Королевским Охотником. – Она взяла с коленей новый ослепительно-белый шлем в форме головы гончей, вышедшей на охоту, глаза и высунутый язык были сделаны из того же красного самоцвета, острые, как кинжалы, зубы в открытой пасти – из слоновой кости. – И я отправлю тебя в погоню за добычей, за которой еще не охотился ни один смертный.
В Колодце Арфы возникло яркое сияние, залившее высокие столбы, и по залу прокатились раскаты грома, такого глухого, что казалось, будто от него сотряслось само основание горы. Инген Джеггер почувствовал, как его наполняет восторг, и дал тысячу безмолвных клятв своей госпоже.
– Но сначала ты должен выспаться, а лекари займутся твоими ранами, – сказала Серебряная Маска. – Ты зашел дальше в царство смерти, чем дано любому смертному, – и вернулся. Ты станешь сильнее, потому что твое новое задание будет очень тяжелым.
Свет внезапно погас, словно его поглотила черная туча.
* * *
В лесу все еще царила глубокая ночь. После криков и шума Деорноту, которому Эйстан помог подняться на ноги, казалось, будто тишина звенит колокольчиками у него в ушах.
– Усирис на Дереве, посмотри-ка вон туда, – сказал риммер. Все еще не пришедший в себя Деорнот огляделся по сторонам, пытаясь понять, что он сделал и почему Эйстан так странно на него смотрит.
– Джошуа, – позвал риммер, – идите сюда!
Принц убрал Найдел в ножны и шагнул вперед. Деорнот увидел, что к ним подошли остальные.
– Для разнообразия, они не исчезли после того, как нанесли удар, – мрачно заметил Джошуа. – Деорнот, ты в порядке?
Рыцарь, который так и не пришел в себя, покачал головой.
– Голова болит, – сказал он.
Интересно, на что они все смотрят?
– Оно… приставило нож к моему горлу, – удивленно проговорил Стрэнгъярд. – Сэр Деорнот меня спас.
Джошуа наклонился к Деорноту, а потом, удивив его, опустился на одно колено.
– Спаси нас Эйдон, – пробормотал принц.
Деорнот наконец посмотрел вниз и увидел на земле возле своих ног скорченное, одетое в черное тело норна, с которым он сражался. Лунный свет озарял мертвенно-бледное лицо, на белой коже выделялись яркие пятна крови. В руке у него был все еще зажат невероятно острый нож.
– Мой Бог! – пробормотал Деорнот и покачнулся.
Джошуа наклонился поближе к телу.
– Ты нанес ему очень сильный удар, старый друг, – сказал он, но тут у него широко раскрылись глаза, он быстро выпрямился, и Найдел снова покинул ножны. – Он пошевелился, – сказал Джошуа, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.
– Это ненадолго, – заявил Эйнскалдир, поднимая топор, но Джошуа резко выбросил вперед руку, и его меч оказался между риммером и норном.
– Нет. – Джошуа знаком показал, чтобы остальные отступили подальше. – Убивать его глупо.
– Но ведь он пытался нас прикончить! – прошипел Изорн. Сын герцога только что вернулся, держа в руке факел, который он зажег огнивом. – Вспомните, что они сделали с Наглимундом.
Норн зашевелился, словно у него затекло тело.
– Ты стоишь слишком близко, Джошуа! – крикнула Воршева. – Отойди от него!
Принц холодно на нее посмотрел, но даже не пошевелился, лишь немного опустил острие Найдела и прижал его к груди пленника. Глаза норна распахнулись, и он сделал глубокий вдох, раскрыв окровавленные губы.
– Ай, Наккига, – хрипло проговорил норн, шевеля паучьими пальцами, – о’до’тке стажо.
– Но он же язычник, принц Джошуа, – сказал Изорн. – Он не говорит на человеческом языке.
