Она швырнула факел к своим ногам, и вокруг камня взметнулся яростный полог пламени. Часть танцоров закричала, когда огонь охватил их одеяния. А толпа с удивленными криками отпрянула назад, когда на них начала надвигаться стена жара.
– Элизия, Матерь Божья! – голос Динивана был полон ужаса.
– Так предписано, и так будет! – кричала женщина, когда пламя вспыхнуло на ее одежде, потом загорелись волосы, коронуя ее огнем и дымом. Она продолжала улыбаться застывшей улыбкой проклятой. – Он говорит во снах! Близится смерть! – Пламя заревело, скрывая женщину, но ее последние слова повторялись снова и снова: – Грядет Повелитель! Грядет Повелитель!..
Мириамель наклонилась к шее лошади, стараясь сдержать тошноту. Диниван проехал немного вперед, затем спешился, чтобы помочь тем, кого сбили с ног и едва не растоптала толпа. Принцесса выпрямилась, с трудом втягивая в себя воздух.
Не обращая на нее внимания, Кадрах смотрел на пылавший перед ним огонь. Его лицо, алое в танцующих отсветах, приобрело несчастное и голодное выражение – как если бы произошло нечто ужасное и важное, столь страшное и давно ожидаемое, что его приход дарил некоторое облегчение.
Глава 8. На спине Сиккихока
– Куда мы идем, Бинабик? – Саймон наклонился вперед и поднес покрасневшие руки к огню.
От его висевших на соседней ели рукавиц поднимался пар. Бинабик оторвался от манускрипта, который изучал вместе с Сискви.
– Сначала мы спустимся с гор, – ответил он. – Потом нам потребуются новые указания. А теперь, пожалуйста, позволь мне их отыскать.
Саймон с трудом удержался от того, чтобы показать троллю язык, хотя на самом деле отказ Бинабика продолжить беседу не слишком его беспокоил. Саймон пребывал в хорошем настроении.
К нему возвращались силы. В конце каждого следующего дня их тяжелого путешествия по склонам Минтахока, главной горы Тролльфелса, он чувствовал себя немного лучше. Они окончательно покинули Минтахок и направились в сторону соседнего пика Сиккихок. Сегодня вечером у Саймона, впервые за все путешествие, появились другие желания, кроме как упасть на землю и заснуть, когда они остановились, чтобы разбить лагерь. Он помог отыскать хворост для костра и расчистил от снега вход в пещеру, где им предстояло провести ночь. Было приятно снова чувствовать себя самим собой. Шрам на щеке продолжал болеть, но не слишком. И помогал ему помнить.
Саймон понял, что кровь дракона его изменила. Нет, не с помощью магии, как в сказках конюха Шема, – он не стал понимать речь животных или видеть на расстоянии в сотню лиг. Ну, не совсем так. Когда сегодня снег на некоторое время прекратился, белые долины Пустошей оказались такими четкими, словно стали близкими, как складки одеяла, но уходили к темной пелене далекого леса Альдхорт. Несколько мгновений, пока он стоял, точно статуя, а ветер морозил его шею и лицо, Саймон почувствовал, что он обладает волшебным зрением. Как в те дни, когда забирался на крышу башни Зеленого ангела, чтобы взглянуть на раскинувшийся, точно ковер, Эркинланд, и ему казалось, будто достаточно протянуть руку, чтобы изменить мир.
Но совсем не такие моменты дал ему дракон. Саймон размышлял, пока сохли промокшие рукавицы, смотрел на Бинабика и Сискви, видел, как они касаются друг друга, даже когда просто сидели рядом, и их длинные беседы в те краткие мгновения, когда они обменивались взглядами. Саймон понял, что он чувствует и видит вещи совсем не так, как до Урмшейма. Теперь связи между людьми и событиями стали более понятными, как части большой головоломки – к примеру, Бинабик и Сискви. Они очень любили друг друга, однако их мир двоих постоянно входил во взаимодействие с множеством других миров: Саймона, троллей, принца Джошуа и Джелой…
«Как поразительно, – подумал Саймон, – что все является частью чего-то другого! Но, хотя мир оставался огромным и недоступным пониманию, каждая пылинка в нем боролась за продолжение собственного существования. И каждая пылинка имела значение».
Вот чему в некотором смысле научила его кровь дракона. Он не был великим; более того, был очень маленьким. Но одновременно являлся важным, как и любая точка света в темном небе, будь то звезда, что вела моряка к безопасному берегу, или та, на которую бессонными ночами смотрел ребенок…
Саймон покачал головой и подул на замерзшие руки. Идеи разбегались от него, прыгая, как мыши в открытой кладовой. Он пощупал рукавицы, но они все еще не высохли. Тогда он спрятал руки под мышками и еще немного придвинулся к костру.
– Ты уверен, что Джелой сказала «Скала Прощания», Саймон? – спросил Бинабик. – Я уже два вечера подряд читаю свитки Укекука, но он нигде не упоминает ничего подобного.
– Я повторил тебе все, что она сказала. – Саймон посмотрел на вход в пещеру, где теснились привязанные бараны, толкавшие друг друга, точно ходячие сугробы. – Я не мог забыть или перепутать. Джелой говорила через маленькую девочку, которую мы спасли, Лелет, и она сказала: «Идите к Скале Прощания. Это единственное место, где будет безопасно во время надвигающейся бури, – пусть и недолго».
Бинабик разочарованно поджал губы, потом произнес несколько быстрых слов, обращаясь к Сискви на языке кануков, и та серьезно кивнула.
– Я тебе верю, Саймон, – сказал Бинабик. – Мы слишком через многое прошли вместе. И не могу ставить под сомнение слова Джелой, она едва ли не самый мудрый человек из всех, кого я знал. Все дело в моей неспособности понять. – Он махнул маленькой рукой над разложенной перед ним шкурой. – Быть может, я захватил с собой не те рукописи.
– Ты слишком много думаешь, маленький человек, – сказал Слудиг с другого конца пещеры. – Мы с Эйстаном научили твоих соплеменников играть в «Завоевателя». Это работает почти так же хорошо, как с вашими гадальными костями, так и с настоящими костями. Иди. Поиграем, отвлекись на время от проблем.
Бинабик поднял голову, улыбнулся и махнул Слудигу рукой.
– Почему бы тебе не поиграть с ними, Саймон? – спросил тролль. – Это наверняка будет интересней, чем наблюдать за моими сомнениями.
– Я тоже размышляю, – ответил Саймон. – Я думал про Урмшейм, Игьярдука и о том, что там произошло.
– И все получилось совсем не так, как ты представлял в детстве, верно? – сказал Бинабик, снова погружаясь в изучение свитка. – Все происходит совсем не так, как поется в старых песнях, – в особенности, когда речь идет о драконах. Но ты, Саймон, вел себя отважно, как сэр Камарис или Таллистро.
Саймон почувствовал, что краснеет, ему было приятно услышать слова Бинабика.
– Я не знаю, – ответил он. – В тот момент мои действия не показались мне смелыми. Ну, а что еще я мог сделать? Но я думал совсем о другом. Я размышлял о крови дракона. Она повлияла на меня не только внешним образом. – Саймон указал на шрам и белую прядь волос. Бинабик не поднял глаз и не заметил его жеста, но Сискви увидела. Она смущенно улыбнулась, ее темные, обращенные вверх глаза изучали его, как дружелюбное, но опасное животное; а через мгновение девушка-тролль встала и отошла. – Она заставила меня по-новому посмотреть на многие вещи, – продолжал Саймон, глядя вслед Сискви. – И все время, пока ты оставался пленником в яме, я думал и мечтал.
