– Да спасет нас Усирис, посмотрите на голову Деорнота!.. – крикнул кто-то.
Он не узнал голос – интересно, из-за чего они так переполошились?.. А потом вернулась тьма, и ему стало трудно думать. Дыра, в которую он провалился, оказалась очень глубокой.
* * *
Рейчел Дракониха, старшая горничная Хейхолта, пристроила узел с мокрым бельем на плече, пытаясь найти равновесие, чтобы облегчить нагрузку на болевшую спину. Конечно, она понимала, что все усилия бесполезны: ей не станет легче до тех пор, пока Бог Отец не заберет ее на Небеса.
Рейчел совсем не чувствовала себя Драконихой. Горничные, которые много лет назад дали ей такое прозвище, когда сила воли Рейчел была единственным, что стояло между старым Хейхолтом и наступлением упадка, сейчас удивились бы, во что она превратилась – согбенная, постоянно жалующаяся на все подряд старуха. Она и сама этому поражалась. Случайное отражение в серебряном блюде однажды утром показало ей изможденное лицо старой карги с глазами, обведенными темными кругами. Прошло много лет с тех пор, как она задумывалась о своей внешности, и все же изменения ее потрясли.
Неужели прошло всего четыре месяца со дня смерти Саймона? Ей казалось, будто миновали годы. Именно в тот день все начало валиться у нее из рук. Она управляла огромным хозяйством Хейхолта, как речной капитан-тиран, но, несмотря на жалобы юных горничных, работа всегда была сделана. В любом случае, мятежные разговоры никогда не беспокоили Рейчел: она знала, что жизнь – это бесконечная борьба с беспорядком, но он все равно одержит победу. Однако вместо того, чтобы признать собственное поражение, Рейчел оказывала врагу максимально возможное сопротивление. Яростная вера ее родителей, северных эйдонитов, научила ее, что чем безнадежнее битва, тем важнее сражаться отважно. Но часть ее жизни сгорела в том дымном пожаре в покоях доктора Моргенеса, когда погиб Саймон.
Нет, его никак нельзя было назвать мальчиком образцового поведения. Саймон отличался своеволием и непослушанием – настоящий олух. Однако он приносил какое-то разнообразие в скучную жизнь Рейчел. Она даже приняла бы неизбежные вспышки собственной ярости после его очередных безобразий, лишь бы он вернулся.
На самом деле Рейчел не верила, что он мертв. Ничто и никто не мог остаться в живых после пожара в покоях доктора – он начался, когда одно из дьявольских снадобий Моргенеса загорелось, во всяком случае, так ей рассказали стражники короля. Расплавленные вещи и рухнувшие балки не позволяли надеяться, что кто-то в комнате мог прожить больше нескольких мгновений. Но Рейчел не чувствовала, что Саймон мертв. Ведь она стала для мальчика почти матерью, разве не так? Она растила его, конечно, с помощью горничных, с самого первого часа появления на свет, когда его мать умерла во время родов, несмотря на все попытки доктора Моргенеса ее спасти. Разве не должна была Рейчел почувствовать, что он действительно покинул этот мир? И последняя пуповина, связывавшая ее с глупым, безмозглым, неуклюжим парнем, разорвана?
«О, милосердный Риап, – думала она, – неужели ты снова плачешь, старая женщина? Твои мозги стали мягкими, как конфеты».
Рейчел знала других обитателей дворца, у которых умерли дети, но продолжавших говорить о них так, словно они живы, так почему она должна чувствовать себя иначе, когда речь шла о Саймоне? Это все равно ничего не меняло. Мальчик, вне всякого сомнения, мертв, его убила любовь к алхимической лаборатории Моргенеса, и на этом все.
Однако с тех пор все пошло не так. На ее любимый Хейхолт спустилась черная туча, и туман уныния таился в каждом углу. Сражение против беспорядка и грязи обернулось против нее, и стало беспорядочным отступлением. И все это, несмотря на то, что замок казался опустевшим, как никогда за все времена, что она его помнила, – во всяком случае, ночью. Днем, когда скрытое за тучами солнце проникало внутрь сквозь высокие окна и озаряло сад и землю, Хейхолт оставался центром движения и активности. Более того, наемники-тритинги и обитатели Южных островов теперь заполонили Хейхолт, заменив солдат, которых Элиас потерял в сражении за Наглимунд, и в замке стало даже более шумно, чем раньше. Несколько ее девушек, напуганных тритингами с татуировками и шрамами, уехали из Хейхолта к своим деревенским родственникам. К возмущению и растущему отчаянию Рейчел, несмотря на появление множества голодных нищих в Эрчестере, которые расположились вокруг стен Хейхолта, заменить уехавших горничных ей не удавалось.
Но Рейчел знала, что не только новые дикие обитатели Хейхолта мешали ей нанять новых девушек. Днем в замке было полно ссорившихся солдат и презрительно смотревших по сторонам дворян, а ночью Хейхолт казался необитаемым, точно кладбище, расположенное за стенами Эрчестера. Странные голоса эхом разносились по коридорам, шаги звучали там, где никто никогда не бывал. Рейчел и оставшиеся в ее распоряжении слуги теперь запирались на ночь. Рейчел говорила, что это нужно для того, чтобы защититься от пьяных солдат, но она и ее горничные прекрасно знали, что тщательно проверяемые дверные засовы и вознесенные перед сном молитвы вызваны страхами, не имевшими отношения к пьяным тритингам.
Что было еще более странным – хотя Рейчел никогда не призналась бы в этом своим подопечным, да благослови их Святой Риап, – она сама несколько раз заблудилась в лабиринтах, когда гуляла по коридорам замка, которые не узнавала. Сама Рейчел! Она, которая расхаживала по замку с такой же уверенностью, как любой правитель в течение десятилетий, теперь терялась в собственном доме. Еще один повод для безумия или проклятие возраста… или ее сглазили демоны?
Рейчел сбросила на пол мешок с влажными простынями и прислонилась к стене. Трое пожилых священников обошли ее, о чем-то оживленно разговаривая на наббанийском. Они обратили на нее не больше внимания, чем на дохлую собаку, валяющуюся на дороге. Рейчел смотрела им вслед, пытаясь отдышаться. Подумать только, в ее возрасте, после стольких лет службы, ей приходится носить мокрые простыни, как самой жалкой горничной! Однако и эту работу необходимо делать. Кто-то должен продолжать сражение.
Да, все пошло наперекосяк с того дня, как умер Саймон, и у нее не оставалось надежды на улучшение в ближайшем будущем. Она нахмурилась и снова подняла тяжелое мокрое белье.
Рейчел закончила развешивать постельное белье и, глядя, как ветер раскачивает простыни на веревках, порадовалась прохладной погоде. Шел месяц тьягар, середина лета, но было по-прежнему холодно, совсем как ранней весной. Конечно, это лучше, чем во время смертельной засухи прошлого лета, но все же она чувствовала, что ей не хватает жарких дней и теплых ночей середины лета. У нее болели суставы, а в холодное утро боли усиливались. Влажный воздух, казалось, легко проникал до самых костей.
Она пересекла двор замка, размышляя о том, куда пропали все ее помощницы. Наверное, присели где-нибудь и болтают, пока старшая горничная работает, как простая крестьянка. У Рейчел все болело, но в правой руке еще осталось достаточно силы, чтобы заставить горничных работать!
«Как жаль, – размышляла она, медленно обходя внешний двор, – что нет твердой руки, которая управляла бы замком». Казалось, после смерти благословенного короля Джона Элиас подходил для роли правильного правителя, но он совершенно разочаровал Рейчел. Яблоко упало слишком далеко от яблони, чем кто-либо мог предвидеть. Впрочем, это не стало таким уж сюрпризом. Чего еще ждать от мужчин? Самодовольные хвастливые мужчины – в точности как маленькие мальчики, когда ты начинаешь разбираться, так что даже взрослые ведут себя ничуть не умнее, чем этот юный олух Саймон. Они не знают, как обращаться с вещами, ох уж эти мужчины, и король Элиас здесь не исключение.
