Голова Мириамель уже покачивалась от усталости, когда они покинули Анитуллийскую дорогу и свернули на Путь фонтанов, поднимавшийся на Санцелланский холм. Перед ними вырос Санцеллан Эйдонитис. Его знаменитый шпиль казался золотой нитью в свете фонарей, из сотен окон продливалось теплое сияние.
– Всегда кто-то не спит в доме Господнем, – тихо сказал Диниван.
Когда они медленно поднимались вверх по узким улочкам, направляясь к главной площади, Мириамель увидела бледные изогнутые очертания башен Санцеллан Маистревиса, сразу за Санцеллан Эйдонитисом на западе. Замок герцога стоял в самой дальней точке скалистого мыса, и оттуда открывался великолепный вид на море, так сам Наббан возвышался над землями людей.
«Два Санцеллана, – подумала Мириамель, – один построен, чтобы править телами, другой, чтобы управлять душами. Санцеллан Маистревис уже достался отцеубийце Бенигарису, но Ликтор – человек Господа – достойный, как утверждает Диниван, а он очень неглуп. Значит, еще остается надежда».
Где-то в темном небе закричала чайка, и Мириамель вдруг с сожалением подумала, что, если бы ее мать не вышла замуж за Элиаса, Мириамель выросла и жила бы здесь, над океаном. Тут был бы ее дом. И сейчас она бы возвращалась туда, где ее ждали.
«Но, если бы моя мать не вышла за моего отца, – сонно подумала она, – меня бы попросту не было бы на свете. Глупая девчонка».
Как они подъехали к дверям дворца Ликтора, Мириамель уже не очень понимала, она с трудом боролась со сном. Несколько человек тепло приветствовали Динивана – и она подумала, что у него много друзей, – а затем она оказалась в комнате с теплой мягкой постелью. Мириамель сняла только сапоги и забралась под одеяло прямо в плаще с капюшоном. Из-за закрытой двери доносились приглушенные голоса, а немного позднее она услышала звон колоколов дома Клавин, они пробили так много раз, что она не сумела их сосчитать.
Мириамель заснула под звуки далекого пения.
Отец Диниван разбудил ее на следующее утро, угостив ягодами, молоком и хлебом. Она ела, сидя на постели, пока священник зажигал свечи и расхаживал по комнате без окон.
– Его святейшество встал рано сегодня утром и ушел еще до того, как я добрался до его покоев, сейчас его нет в спальне. Он часто так поступает, когда у него есть повод для раздумий. Просто расхаживает по коридорам в ночной сорочке. И никого не берет с собой, за исключением меня, если я нахожусь во дворце. – На лице Динивана появилась мальчишеская улыбка. – Его дворец почти так же велик, как Хейхолт, и Ликтор может находиться в любом месте.
Мириамель стерла широким рукавом молоко с подбородка.
– Но он нас примет? – спросила она.
– Конечно, как только вернется, я уверен, – сказал Диниван. – Ранессин глубокий человек, глубокий, как море, и очень часто трудно понять, что кроется за спокойной поверхностью.
Мириамель содрогнулась, подумав о килпах в Эметтинском заливе.
Она опустила чашу.
– Следует ли мне надеть мужскую одежду? – спросила она.
– Что? – Диниван замер на месте, удивленный вопросом. – О, для встречи с Ликтором, вы хотите сказать. Я не думаю, что кому-то известно, что вы прибыли во дворец. Я бы мог сказать, что доверю моим коллегам священникам собственную жизнь, вероятно, так и есть, но я слишком долго здесь проработал, чтобы верить в то, что они будут держать язык на привязи. – Он указал на стопку одежды на стуле, рядом с тазом с горячей водой, над которым поднимался пар. – Поэтому, если вы готовы и утолили голод, то нам пора. – Он встал и выжидающе посмотрел на Мириамель.
Некоторое время она изучала одежду, а потом повернулась к отцу Динивану, на лице которого появилось рассеянное выражение.
– Вы не могли бы встать ко мне спиной, чтобы я переоделась? – спросила Мириамель.
Отец Диниван удивленно посмотрел на нее, потом отчаянно покраснел, что изрядно позабавило Мириамель, но виду она не подала.
– Принцесса, простите меня! Как неучтиво с моей стороны. Еще раз простите. Я немедленно уйду. Но скоро вернусь. Мои извинения. Сегодня утром мне пришлось обдумывать множество вещей сразу. – Он выскользнул из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Как только он вышел, Мириамель рассмеялась и встала с постели. Она стащила через голову старые тряпки, вымылась, не переставая дрожать, отметив, скорее, с любопытством, чем смятением, какими смуглыми стали ее руки и запястья. Такие бывают у лодочников, с удовлетворением подумала она, а какие гримасы появятся на лицах ее фрейлин, когда они ее увидят.
Вода была теплой, но в комнате было холодно, поэтому Мириамель сразу надела чистую одежду, как только закончила мыться. Она провела руками по коротко подстриженным волосам, раздумывая, не следует ли их вымыть, но потом представила, что ей предстоит идти по длинным каменным коридорам, где гуляют сквозняки, и отказалась от этой мысли. Холод напомнил ей о юном Саймоне, шагавшем сейчас под порывами ветра на студеном севере. Повинуясь импульсу, она подарила ему свой любимый голубой шарф, но сейчас такой подарок казался ей совершенно неуместным. Тем не менее, она сделала это от всей души. Шарф был слишком тонким, чтобы защитить Саймона от мороза, однако он поможет ему вспомнить страшное путешествие, которое они проделали вместе. Быть может, даст ему мужество.
Она нашла Динивана в коридоре снаружи, где он изо всех сил старался сохранять на лице терпеливое выражение. Но в собственном доме священник выглядел, как боевой конь, жаждущий сражения, стремился куда-то идти и что-то делать. Взяв Мириамель за локоть, он осторожно повел ее по коридору.
– А где Кадрах? – спросила она. – Он пойдет с нами на встречу с Ликтором?
Диниван покачал головой.
– Я больше в нем не уверен, – ответил священник. – Я сказал, что не вижу в нем серьезного зла, но у него слишком много слабостей. Это печально, ведь раньше он мог дать полезный совет. И все же, я считаю, что не надо испытывать его искушениями. Сейчас он разделяет приятную трапезу с моими братьями священниками. И за ним будут внимательно и ненавязчиво наблюдать.
– Но кем был Кадрах? – спросила она, задрав голову, чтобы посмотреть начинавшиеся у самого потолка гобелены, которые украшали стены коридоров. На них изображались сцены из повешения Эйдона, отречение святого Вильдеривиса, порка императора Крексиса. Она подумала о застывших фигурах, широко раскрытых глазах с белой окантовкой, и о столетиях, что они провисели здесь, когда в мире происходило множество событий. Станут ли однажды ее дядя и отец персонажами фресок и гобеленов через многие годы после того, как обратятся в прах?
– Кадрах? Когда-то он был святым человеком, и дело не только в одежде. – Диниван о чем-то задумался, а потом продолжил: – Мы поговорим о вашем спутнике в другой раз, принцесса, если вы простите мою грубость. Сейчас вам следует подумать о том, что вы расскажете Ликтору.
– Что он хочет знать? – спросила Мириамель.
