Новый виночерпий короля появился из соседней комнаты, держа полный кувшин в розовых руках. Гутвульф наблюдал за ним с мрачным видом. Он не сомневался, что пучеглазый брат Хенфиск является шпионом Прайрата, но и с ним самим было что-то не так. На лице монаха, казалось, навеки застыла идиотская ухмылка, словно он горел желанием поделиться замечательной шуткой, но никак не мог этого сделать. Однажды граф Утаниата попытался заговорить с ним в коридоре, но Хенфиск только молча на него смотрел с такой широкой улыбкой, что Гутвульфу показалось: еще немного, и его лицо разделится на две половинки. Гутвульф ударил бы любого другого виночерпия за такое высокомерие, но в последнее время граф не знал, как отреагирует Элиас на такой поступок. Кроме того, у полоумного монаха был крайне неприятный вид, его кожа казалась странной – словно кто-то сжег и ободрал верхний слой. Гутвульфу совсем не хотелось к нему прикасаться.
Когда Хенфиск наливал темную жидкость в кубок Элиаса, несколько дымящихся капель упало на руки монаха, но виночерпий даже не вздрогнул, и безумная улыбка не сходила с его губ. Гутвульф с трудом сдержал дрожь. Безумие! Во что превратилось королевство?
Элиас полностью проигнорировал эпизод, он смотрел в окно.
– У Прайрата есть… тайны, – наконец медленно проговорил он, словно тщательно обдумывал каждое слово.
Граф заставил себя слушать внимательно.
– Но только не от меня, – продолжал король, – неважно, понимает он это или нет. Среди прочего, он думает, будто я не знаю, что мой брат Джошуа пережил падение Наглимунда. – Он поднял руку, чтобы успокоить удивленного Гутвульфа. – Еще одна тайна, которая не является тайной: он намерен разобраться с тобой.
– Со мной? – Для Гутвульфа слова короля стали неожиданностью. – Прайрат планирует меня убить? – Вскипевший в нем гнев подпитывался страхом.
Король улыбнулся, и его губы раздвинулись, обнажив зубы, как у загнанной в угол собаки.
– Уж не знаю, планирует ли он тебя убить, Волк, но он хочет, чтобы ты ему не мешал. Прайрат считает, что я слишком тебе доверяю, по его мнению, я должен прислушиваться только к нему. – Элиас хрипло рассмеялся.
– Но… но Элиас… – Гутвульф был окончательно выведен из равновесия. – И что ты намерен делать?
– Я? – Взгляд короля оставался совершенно спокойным. – Я ничего не намерен делать. Как и ты.
– Что?!
Элиас откинулся на спинку трона, и его лицо на мгновение исчезло в тени огромного черепа дракона.
– Конечно, ты можешь себя защитить, – весело сказал Элиас. – Я лишь хотел сказать, что не могу тебе позволить убить Прайрата, – ну, если предположить, что ты сможешь, в чем у меня нет никакой уверенности. Если откровенно, старый друг, сейчас он для меня важнее тебя.
Слова короля повисли в воздухе и показались Гутвульфу настолько безумными, что у него появилось ощущение, будто это не более чем сон. Но после того как прошло некоторое время, а в зале ничего не изменилось, он заставил себя заговорить.
– Я не понимаю, – признался Гутвульф.
– Ты и не должен. Во всяком случае, пока. – Элиас наклонился вперед, и его глаза стали яркими, как светильник под зеленым стеклом. – Но однажды ты поймешь, Гутвульф. Я надеюсь, ты доживешь до этого момента. Однако сейчас я не могу допустить, чтобы ты мешал Прайрату, поэтому, если хочешь, можешь покинуть замок, и я тебя пойму. Ты единственный друг, который у меня остался. Твоя жизнь важна для меня.
Граф Утаниата собрался рассмеяться в ответ на такое странное заявление, но ему помешало ощущение надвигающегося кошмара.
– Но я не так важен, как Прайрат?
Рука короля метнулась, точно змея, и вцепилась в рукав Гутвульфа.
– Не будь глупцом! – прошипел он. – Прайрат ничто! Важно то, что Прайрат помогает мне делать! Я уже тебе говорил, что приближаются величайшие события! Но сначала должны наступить… перемены.
Гутвульф посмотрел на лихорадочное лицо короля и понял, как что-то в нем умерло.
– Я чувствую некоторые перемены, Элиас, – мрачно сказал он. – А другие я видел.
Его старый друг посмотрел на него и странно улыбнулся.
– О, ты имеешь в виду замок. Да, некоторые изменения происходят прямо здесь. Но ты все еще не понимаешь.
Гутвульф никогда не отличался терпением и с трудом сдерживал ярость.
– Так помоги мне понять, – взмолился он. – Расскажи, что ты делаешь!
Король покачал головой.
– Ты все равно не поймешь – не сейчас и не так. – Он снова откинулся назад, его лицо скользнуло в тень, и возникло ощущение, что теперь огромная клыкастая голова с пустыми глазницами принадлежит Элиасу.
В зале надолго повисла тишина, и Гутвульф слушал унылые голоса воронов за окном.
– Иди сюда, старый друг, – наконец сказал Элиас, который заговорил медленно и взвешенно. Когда Гутвульф поднял на него взгляд, король наполовину вытащил двуручный меч из ножен. От металла исходило темное сияние, черное и ползучее, серое, подобное пятнистому брюху древней рептилии. Вороны внезапно стихли. – Иди сюда, – повторил король.
Граф Утаниата не мог оторвать от клинка глаз. Остальная часть зала стала серой и нереальной; сам меч, казалось, испускал сияние без света, отчего воздух становился тяжелым, точно камень.
– Ты убьешь меня прямо сейчас, Элиас? – Гутвульф чувствовал, как его слова набирают тяжесть, каждое следующее ему давалось все труднее. – И избавишь Прайрата от проблем?
– Прикоснись к мечу, Гутвульф, – сказал Элиас. Казалось, его глаза разгорались ярче по мере того, как зал погружался во тьму. – Подойди и коснись меча. И тогда ты поймешь.
– Нет, – слабо возразил Гутвульф, с ужасом наблюдавший, как рука помимо его воли тянется к мечу. – Нет, я не хочу прикасаться к этой проклятой штуке… – его рука находилась прямо над уродливым, медленно мерцавшим клинком.
– Проклятая штука? – Элиас рассмеялся, и Гутвульфу показалось, что его голос доносится издалека. Элиас взял руку друга с нежностью любовника. – Ты даже представить не можешь. Тебе известно его имя?
Гутвульф смотрел, как его пальцы медленно прижимаются к подвергшейся множеству ударов поверхности меча. Мертвящий холод начал охватывать его руку, бесчисленные ледяные иголки впивались в его кожу. А вслед за холодом пришла огненная тьма. Голос Элиаса удалялся все быстрее.
– Джингизу его имя… – говорил король. – Его зовут Скорбь…
И посреди чудовищного тумана, что окутывал его сердце, сквозь саван инея, который проник в глаза, уши и рот, Гутвульф ощутил жуткую песнь триумфа меча. Она звенела у него внутри, сначала мягко, но с каждым мгновением набирая силу, пугающая, могучая музыка, в первые мгновения соответствовавшая его собственным ритмам, а потом их поглотившая – и вот песнь его души превратилась в мрачный триумфальный напев.
