Это было несколько дней назад.
Самыми трудными оказались ночи. В своем гнезде из одеял в доме Джирики или во время долгих одиноких прогулок по влажной траве под странными звездами, Саймон мучил себя невозможными планами спасения, планами, которые, как он прекрасно понимал, были столь же бессмысленными, сколь и безнадежными. И его все больше охватывала печаль. Саймон знал, что Джирики тревожится из-за него, а легкий смех Адиту стал казаться притворным. Саймон понимал, что постоянно говорит о своих страданиях, но не мог их скрывать – более того, не хотел. По чьей вине он оказался здесь в ловушке?
Конечно, они спасли ему жизнь. «Неужели ты предпочел бы умереть от холода и голода, – укорял себя Саймон, – неужели смерть лучше, чем жизнь, пусть и в плену, но в одном из самых красивых городов Светлого Арда?» Но даже если он и стыдился своей неблагодарности, Саймон не мог примириться с такой благословенной тюрьмой.
Один его день ничем не отличался от другого. Он в одиночку гулял по лесу или швырял камни в бесчисленные ручьи и реки и думал о своих друзьях. Под защитой лета Джао э-тинукай’и ему было трудно представить, что они страдают от жестокой зимы. Где сейчас Бинабик? Мириамель? Принц Джошуа? Живы ли они? Может быть, погибли во время черной бури или продолжают сражаться?
Отчаяние заставило Саймона попросить Джирики о еще одной беседе с Амерасу, он умолял его убедить Первую Бабушку помочь ему снова стать свободным, но Джирики отказался.
– Не мне давать указания Первой Бабушке, – сказал Джирики. – Она станет действовать в подходящее время, когда все тщательно обдумает. Я сожалею, Сеоман, но такие вещи нельзя решать в спешке.
– Поторопи ее! – бушевал Саймон. – К тому моменту, когда здесь кто-то что-то предпримет, я уже буду мертв!
Но Джирики, хотя и был заметно огорчен, стоял на своем.
Получавший постоянные отказы Саймон чувствовал, как растет его тревога, постепенно превращаясь в гнев. Сдержанные ситхи казались ему беспредельно чопорными и самодовольными. В то время как друзья Саймона сражались и умирали в ужасной, безнадежной битве с Королем Бурь и Элиасом, эти глупые существа бродили по своему залитому солнцем лесу, пели и наблюдали за деревьями. К тому же сам Король Бурь – ситхи! Стоит ли удивляться, что его соплеменники держат Саймона в плену, когда внешний мир медленно умирает от холодного гнева Инелуки.
Дни шли за днями, каждый следующий ничем не отличался от предыдущего, каждый усиливал тоску Саймона. Он перестал делить вечерние трапезы с Джирики, предпочитая одиноко ужинать под песни сверчков и соловьев. Игривость Адиту вызывала у него раздражение, и он начал ее избегать. Его тошнило от ее ласковых поддразниваний. Он знал, что значит для нее не больше, чем комнатная собачка для королевы. Саймон решил, что больше не станет этого терпеть. Если ему суждено быть узником, он им будет.
Джирики нашел его в роще лиственниц, где он сидел, как мрачный ощетинившийся еж. В клевере гудели пчелы, солнце проникало сквозь иголки, штрихуя землю серебряным светом. Саймон жевал кусочек коры.
– Сеоман, – сказал принц, – могу я с тобой поговорить?
Саймон нахмурился. Он уже знал, что ситхи, в отличие от смертных, действительно уходят, если не получают разрешения остаться. Народ Джирики высоко ценил уединение.
– Думаю, да, – наконец ответил Саймон.
– Я хочу, чтобы ты пошел со мной, – сказал Джирики. – К Ясире.
Саймон почувствовал, что у него появляется надежда, но она сразу вызвала боль.
– Зачем? – спросил он.
– Я не знаю, мне лишь известно, что всех, кто живет в Джао э-тинукай’и, просили там собраться. И я считаю, что тебе тоже следует туда пойти.
Надежды Саймона увяли.
– Меня не приглашали.
Некоторое время он представлял, как все будет происходить: Шима’онари и Ликимейя признают свою ошибку и отправят его восвояси с подарками, а также поделятся своей мудростью, чтобы помочь Джошуа и остальным в их борьбе. Еще одна мечта Олуха – уже пора бы из них вырасти, разве не так?
– Я не хочу идти, – после долгого молчания сказал он.
Джирики присел рядом с ним на корточки с изяществом хищной птицы, устроившейся на ветке.
– Я бы хотел, чтобы ты пошел, Сеоман, – после недолгих раздумий сказал Джирики. – Я не могу тебя заставить и не стану просить, но там будет Амерасу. Она очень редко выступает с обращениями к нашему народу, исключения делаются только в День Ежегодного Танца.
Саймон сделал вид, что его это не интересует. Постепенно он перенимал обычаи ситхи.
– Ты опять упоминаешь День Ежегодного Танца, Джирики, – сказал Саймон. – Но ты никогда мне не рассказывал, что это такое. Я, как ты знаешь, видел рощу Ежегодного Танца.
Ему показалось, что Джирики сдерживает улыбку.
– Но издалека, я полагаю. Пойдем, Сеоман, ты начал играть в игры, в другое время я бы рассказал то, что могу, об обязательствах нашей семьи, но сейчас должен идти. Как и ты, если ты решил меня сопровождать.
Саймон выбросил кусочек коры, который жевал, через плечо.
– Я пойду, если смогу сесть возле двери. И если мне не придется говорить, – заявил он.
– Ты сможешь сесть где пожелаешь, Снежная Прядь. Быть может, ты и пленник, но почетный. Мой народ хочет сделать так, чтобы время, проведенное тобой здесь, было терпимым. Ну, а что до остального, я не знаю, что могут у тебя спросить. Пойдем, ты уже почти повзрослел, дитя человеческое. Не бойся представлять свои интересы.
Саймон нахмурился, размышляя над его словами.
– Ладно, тогда веди меня, – сказал он.
Они остановились перед входом в огромный шатер. Бабочки находились в возбуждении, их блестящие крылышки так трепетали, что разноцветные тени перемещались по лицу Ясиры, точно ветер по пшеничному полю, и бумажный шелест крыльев наполнял узкую долину. Внезапно Саймон почувствовал, что не хочет входить внутрь, и стряхнул с плеча руку Джирики.
– Я не хочу услышать что-то плохое, – сказал Саймон, который вдруг почувствовал, что внутри у него все похолодело, совсем как в те моменты, когда он ждал наказания от Рейчел Драконихи, повелительницы поварят. – Я не хочу, чтобы на меня кричали.
Джирики бросил на него насмешливый взгляд.
– Никто не станет кричать, Сеоман. Наш народ так не поступает – мы ведь зида’я. Возможно, это не имеет к тебе отношения.
Саймон смущенно покачал головой.
– Извини, конечно. – Он сделал глубокий вдох и нервно передернул плечами. Джирики осторожно снова взял его за руку и слегка подтолкнул в сторону двери Ясиры, украшенной розами.
Тысячи крыльев бабочек шуршали, как сухой ветер, когда Саймон и его спутник вошли в огромную чашу, залитую разноцветным светом.
Ликимейя и Шима’онари, как и прежде, сидели в центре зала на невысоких креслах, рядом с торчавшим вверх камнем-пальцем, Амерасу – между ними в высоком кресле. Она отбросила капюшон своего светло-серого одеяния, и распущенные снежно-белые волосы мягким облаком окутывали плечи. Стройную талию охватывал ярко-голубой пояс, но Саймон не заметил никаких украшений или драгоценностей.
