Джирики поднял забинтованную руку и коснулся лба.
– Не бери вину на себя, Сеоман. Смерть Амерасу была решена в темных ямах под Наккигой – или даже в тот момент, когда наши семьи расстались у Сесуад’ры тысячи лет назад. Мы народ, который долго лелеет свои обиды в молчании. Твоей вины здесь нет.
– Но почему?! – Саймону хотелось поверить словам Джирики, но сегодня утром ужасное чувство утраты несколько раз на него накатывало и теперь не хотело покидать.
– Почему? Потому что Амерасу заглянула в самое сердце тайны Инелуки – а кто был на такое способен лучше, чем она? Она наконец поняла план своего сына и намеревалась открыть его своему народу. Теперь мы, возможно, никогда его не узнаем – или лишь после того, как Инелуки посчитает, что пришла пора претворить свой замысел в жизнь во всей его неотвратимости. – Казалось, на Джирики навалилась усталость. – Клянусь нашей Рощей, Сеоман, мы потеряли так много! Не только мудрость Амерасу, а она была велика, но мы утратили последнюю связь с Садом. Мы по-настоящему лишились дома. – Он поднял глаза к шевелившемуся на ветру потолку, и его угловатое лицо залил желтоватый свет. – У эрнистирийцев есть песня, ты ее знаешь:
Снежно-белая грудь, леди из пенного моря,
Она ночной сияющий свет
До тех пор, пока даже звезды не станут пьяными…
Джирики осторожно вздохнул, чтобы не потревожить обожженное горло, а в следующее мгновение ярость исказила его неизменно спокойные черты.
– Даже из того места, где живет Инелуки, по ту сторону смерти – как он мог прислать чужака, чтобы убить свою мать?!
– И что мы теперь будем делать? Как сможем с ним сражаться?
– Это не твоя забота, Сеоман Снежная Прядь, – сказал Джирики.
– Что ты имеешь в виду? – Саймон придержал гнев. – Как ты можешь решать за меня? После всего, что мы вместе видели?
– Ты не так меня понял, Сеоман. – Ситхи улыбнулся, словно потешаясь над собой. – Я забыл основные законы вежливости. Прости меня.
Саймон увидел, что ситхи чего-то ждет.
– Конечно, Джирики. Ты прощен.
– Я имел в виду лишь, что зида’я должны провести собственные советы. Мой отец Шима’онари получил серьезные ранения, мать Ликимейя будет говорить с нашим народом – но не в Ясире. Думаю, там мы уже никогда больше не станем собираться. Знаешь ли ты, Сеоман, что великое дерево выгорело и стало белым, как снег? Кажется, тебе снился похожий сон? – Джирики склонил голову набок, и в его глазах загорелся неуловимый свет. – И прости меня еще раз. Я слишком увлекся и забыл о важных вещах. Тебе кто-нибудь сказал, что Ликимейя решила тебя отпустить?
– Я могу уйти? Покинуть Джао э-тинукай’и? – За радостью неожиданно последовали горечь и гнев. – Но почему именно сейчас?
– Таково последнее желание Амерасу. Она сказала о нем моим родителям до начала общего сбора в Ясире. Но почему я вижу сомнения на твоем лице? Ты отправишься к своему народу. В любом случае так будет лучше всего. Зида’я должны оплакать утрату нашей старейшей и лучшей. Теперь здесь нет места для смертного – ты ведь именно этого хотел, не так ли? Вернуться к своему народу?
– Но вы не можете просто закрыться и отвернуться от всех проблем! Только не сейчас! Разве вы не слышали Амерасу? Мы все должны сражаться с Королем Бурь! И не делать этого – трусость!
Внезапно перед мысленным взором Саймона возникло суровое и нежное лицо. И прекрасные понимающие глаза…
– Успокойся, юный друг, – сказал Джирики с напряженной улыбкой. – Ты полон добрых намерений, но тебе недостаточно известно для подобных жестких заявлений. – Затем выражение его лица смягчилось. – Не бойся, Сеоман. Все изменилось. Хикеда’я убили нашу старейшую в священном доме. Они пересекли черту, и теперь ничего нельзя изменить. Возможно, они попытаются, но это уже не будет иметь значения – все уже свершилось. И это еще одна причина для твоего ухода, дитя человеческое. Для тебя нет места на военных советах зида’я.
– Значит, вы будете сражаться? – Саймон вдруг почувствовал, как в нем возрождается надежда.
Джирики пожал плечами.
– Да, думаю, так и будет – но сейчас это произойдет или нет, не мне решать.
– Столько событий, – пробормотал Саймон. – И они произошли так быстро.
– Ты должен уйти, юный друг. Скоро вернется Адиту, которая ухаживает за моими родителями. Она отведет тебя туда, где ты сможешь найти свой народ. Лучше всего это сделать поскорее, ведь Шима’онари или Ликимейя редко меняют свои решения. Иди. Моя сестра придет к тебе в мой дом у реки. – Джирики наклонился и что-то поднял с поросшего мхом пола. – И не забудь забрать свое зеркало, друг мой. – Возможно, ты захочешь снова со мной связаться, ведь я все еще обязан тебе жизнью.
Саймон взял блестящий предмет и положил в карман. После коротких колебаний он наклонился и осторожно обнял Джирики, стараясь не дотрагиваться до ожогов. Принц ситхи коснулся щеки Саймона прохладными губами.
– Иди с миром, Сеоман Снежная Прядь. Мы еще встретимся. Это я тебе обещаю.
– До свидания, Джирики. – Он повернулся и быстро, не оборачиваясь, вышел.
Саймон немного замедлил шаг, споткнувшись в длинном петлявшем туннеле цвета песка.
Погрузившись во множество самых разных мыслей, Саймон сделал несколько шагов, прежде чем обнаружил, что ощутил холод. Он поднял голову и увидел, что летнее небо над Джао э-тинукай’и потемнело и приобрело более мрачный оттенок. Такого пронзительного ветра при нем здесь еще ни разу не было.
«Лето заканчивается, – подумал он, и ему стало страшно. – Не думаю, что оно к ним вернется».
Внезапно его незначительные обиды на ситхи исчезли, и Саймона охватила глубокая скорбь. Ко всему прочему, здесь царила первозданная красота еще со времен молодости мира, которую ситхи сохранили от ударов убийственного холода времени. Теперь многие изумительные вещи безвозвратно погибнут.
Он поспешно зашагал по берегу к дому Джирики.
* * *
Саймону путешествие из Джао э-тинукай’и показалось совсем коротким, смутным и ускользавшим, точно сон. Адиту пела на своем языке, Саймон крепко держал ее за руку, а лес вокруг них мерцал и менялся. Они вышли из-под прохладного серо-голубого неба и попали в жестокие челюсти зимы, которая ждала, словно хищник, выслеживающий добычу.
Снег покрывал лесную землю, и его одеяло было таким толстым и холодным, что Саймон уже с трудом вспоминал, что его не было в Джао э-тинукай’и, единственном месте, где зима еще не властвовала: здесь, за пределами волшебного круга зида’я, работа Короля Бурь стала ужасающе настоящей. Но теперь, понял Саймон, этот круг разомкнут. Кровь пролилась в самом сердце лета.
Они шли все утро и часть дня, постепенно удаляясь от самой густой части леса и приближаясь к его границе. Адиту ответила на несколько вопросов Саймона, но у них не было ни сил, ни желания для разговоров, словно ужасный холод заставил увянуть теплое чувство, которое когда-то расцвело между ними. Все так же смущавшийся в ее присутствии Саймон почувствовал печаль, но мир каким-то образом изменился, и у него уже не осталось энергии для борьбы. Он позволил зимнему миру пролететь над собой, как во сне, и постарался ни о чем не думать.
