От напряженных попыток вызвать воспоминания голова у Тиамака закружилась, и он сказал себе, что нет никакого смысла жалеть о том, чего не случилось. Очевидно, он все еще болен; у него оставался только один шанс: добраться до Кванитупула, до того как вернется лихорадка. Грустно покачав головой, Тиамак выбросил скелет рыбы за борт – его размер доказывал, что он поймал великолепную рыбу, – после чего надел рубашку, его снова начало знобить. Он прислонился спиной к корме лодки, потянулся к шляпе, которую сплел из листов пальмы в первый день путешествия, и поглубже надвинул ее на лоб, чтобы защитить слезившиеся глаза от яркого полуденного солнца. Плеснув водой в лицо, он взялся за шест и принялся упрямо направлять лодку вперед, хотя мышцы у него болели все сильнее после каждого движения.
Ночью к нему вернулась лихорадка. Когда Тиамак снова вырвался из ее хватки, он обнаружил, что его плоскодонка плавает кругами в спокойной застойной воде. Распухшая нога продолжала болеть, но хуже не стало. Если повезет, он скоро доберется до Кванитупула и не потеряет ее.
Стряхнув остатки сна, он обратил молитву Тому Кто Всегда Ступает по Песку – чье существование, несмотря на скептическую природу Тиамака, стало для него более вероятным после схватки с крокодилом. Повлияла ли на неверие лишавшая воли лихорадка, или возрождение прежней веры вызвала близость смерти – для Тиамака не имело значения. Он не собирался исследовать свои чувства. Однако неоспоримым фактом являлось одно: он не хотел стать одноногим ученым – или, еще того хуже, мертвым ученым. Если боги ему не помогут, у него не оставалось ресурсов в этих предательских болотах, если не считать собственной быстро слабевшей решимости. Оказавшись перед предельно простым выбором, Тиамак молился.
Он вывел лодку из стоячей воды, и вскоре ему удалось добраться до места, где сходилось несколько протоков. Тиамак и сам не понимал, как сумел сюда доплыть, но, используя в качестве ориентира появившиеся звезды, и прежде всего Гагару и Выдру с блестящими лапами, он сумел правильно определить направление к Кванитупулу и морю. Он продолжал без остановки работать шестом до самого рассвета, когда больше уже не мог бороться с уставшим разумом и раненым телом, которые требовали отдыха.
Стараясь не закрывать глаза, Тиамак проплыл еще немного вперед, отталкиваясь от глинистого дна шестом, пока не увидел большой камень, который сумел вытащить из воды. Он привязал к нему леску и выбросил за борт, чтобы лодку не отнесло в сторону, пока он будет спать, подальше от злобных гантов и других опасных существ.
Теперь, благодаря тому, что он раньше отталкивался от дна шестом, Тиамак смог двигаться вперед быстрее. Он потерял половину следующего дня (восьмого или девятого с тех пор, как покинул дом) из-за нового приступа лихорадки, но ему удалось немного наверстать задержку вечером, он даже продолжал плыть дальше после наступления темноты. Тиамак обнаружил, что после захода солнца становится гораздо меньше кусающих и жалящих насекомых; это и еще голубое сияние сумрака стало приятным разнообразием после дневной жары под солнцем. Он отпраздновал его, съев одинокое речное яблоко, найденное на ветке, нависшей над рекой.
В это время года сезон речных яблок заканчивался – на них охотились птицы или они падали в воду и уплывали прочь, пока их зерна не находили пристанище на глинистом дне или менее влажной земле. Тиамак счел находку хорошим знаком. Он отложил яблоко на потом после долгих благодарностей благодетельным божествам, понимая, что так насладится подарком еще больше.
Когда он откусил первый кусочек, речное яблоко оказалось кислым, но его бледная мякоть ближе к сердцевине была изумительно сладкой. Тиамака, который уже несколько дней питался водяными жуками, съедобными растениями и листьями, настолько поглотил почти забытый вкус, что он едва не потерял сознание, и ему пришлось отложить яблоко на потом.
Можно сказать, что Кванитупул занимал северный берег верхнего зубца залива Фираннос, если не считать того, что настоящий берег там отсутствовал: Кванитупул находился на самом северном краю Вранна, оставаясь частью огромного болота.
Небольшое торговое поселение, состоявшее из нескольких домов на деревьях и хижин на сваях, сильно разрослось, когда купцы из Наббана, Пердруина и Южных островов обнаружили множество полезных вещей, которые можно найти за недостижимыми пределами Вранна, – недостижимыми для всех, естественно, кроме самих обитателей Вранна. Экзотические перья для одежды богатых леди, высушенная глина для окраски волос, чрезвычайно редкие и полезные лекарственные порошки и минералы постоянно появлялись на рынках Кванитупула, что позволяло процветать купцам всего побережья.
Поскольку здесь не было земли, которая хоть что-то стоила бы, сваи забивали глубоко в мягкую глину, и лодки, наполненные камнями, затопляли вдоль берегов бесконечных проток. И на таких фундаментах возводили бесчисленные хижины и мостки, которые их соединяли.
По мере того как рос Кванитупул, наббанайцы и пердруинцы начали в нем селиться рядом с местными враннами, и довольно скоро торговый город протянулся на множество миль каналов и раскачивавшихся мостков. Город продолжал разрастаться, точно водяной гиацинт на поверхности все новых и новых внешних притоков. Его обветшалое величие теперь доминировало над заливом Фираннос, как старшая и более крупная сестра Ансис Пелиппе в заливе Эметтин, на северном побережье Светлого Арда.
Все еще испытывая головокружение после лихорадки, Тиамак наконец выплыл из болот к первым водным артериям Кванитупула. Поначалу лишь немногочисленные плоскодонки разделяли с ним зеленые просторы, в них сидели главным образом вранны, одетые в традиционные племенные костюмы из перьев в честь первого посещения самого грандиозного болотного поселения. Но дальше в каналах стали появляться другие лодки – и не только маленькие, как у Тиамака, но и корабли всех форм и размеров, начиная от красивых баркасов богатых купцов, до огромных судов, нагруженных зерном, и барж с битым камнем. Они скользили по воде, точно надменные киты, заставляя остальные лодки разбегаться в разные стороны, чтобы их не затянуло в мощные пенные следы.
Обычно Тиамак получал огромное удовольствие от наблюдения за Кванитупулом – хотя он, в отличие от большинства своих соплеменников, видел Ансис Пелиппе и другие портовые города Пердруина, рядом с которыми Кванитупул казался сильно потрепанной копией. Плеск воды и крики обитателей города казались странным образом далекими; каналы, по которым он плавал множество раз, вдруг стали отталкивающими и незнакомыми.
Тиамак попытался вспомнить название постоялого двора… В письме, которое доставил Тиамаку ценой собственной жизни отважный голубь Чернилка-Мазилка, отец Диниван ему писал… там говорилось…
«Ты очень нужен. – Да, эту часть он помнил, но лихорадка мешала ему ясно мыслить… – Отправляйся в Кванитупул, – писал Диниван, – оставайся на том постоялом дворе, о котором мы говорили, жди, пока я не смогу рассказать тебе больше. – И что еще написал священник? – От тебя зависит больше, чем просто жизни людей».
Но о каком постоялом дворе шла речь? Тиамак, напуганный появлением темного пятна, лишь в последний момент успел увести лодку от столкновения с более крупным судном, на борту которого были нарисованы два горящих глаза. Владелец судна прыгал на носу, показывая Тиамаку кулак. Рот мужчины двигался, но Тиамак слышал лишь смягченный рев в ушах. Какой постоялый двор?
