Инелуки начал свою игру. Он ребенок, появившийся на свет из моих чресл, и я не могла отказаться от своих обязательств. У меня было два сына, Хакатри. Два сына, и я потеряла обоих.
Голос женщины превратился в шепот, слабое дыхание, но Саймон все еще ощущал в нем горечь.
Старший всегда был самым одиноким, мой тихий сын, но тех, кого мы любим, нельзя оставлять надолго…
А потом она исчезла.
Саймон медленно просыпался, выбираясь из всеобъемлющей темноты, что удерживала его в своих объятиях. В ушах у него еще звучало диковинное эхо, словно исчезнувший голос, который он слушал так долго, оставил после себя необъятную пустоту. Когда он открыл глаза, его ослепил свет, он снова их закрыл, и под его сомкнутыми веками тут же стали вращаться разноцветные яркие круги. Затем он внимательно огляделся по сторонам и обнаружил, что находится в маленькой лесной лощине, засыпанной свежим снегом. Бледный утренний свет проникал сквозь нависавшие над ней кроны деревьев, серебрил ветки и снег на земле.
Ему было очень холодно. И он остался совершенно один.
– Бинабик! – крикнул он. – Кантака! – Затем добавил, словно только теперь вспомнил о риммере: – Слудиг!
Ответа не последовало.
Саймон выбрался из-под плаща, пошатываясь, поднялся на ноги и стряхнул с себя снег, потом немного постоял, дожидаясь, когда мысли очистятся от теней. С двух сторон уходили вверх стены лощины, и, если судить по сломанным ветвям, которые в нескольких местах порвали его рубашку и штаны, он свалился сверху. Саймон осторожно ощупал себя, но обнаружил лишь длинную, заживавшую рану на спине, а также уродливые следы зубов на ноге – в остальном он получил немало синяков и царапин, но не более. Если не считать того, что у него сильно онемело тело.
Схватившись за торчавший корень, он неуклюже выбрался из лощины и остановился на самом краю обрыва, чувствуя, что его едва держат отчаянно дрожавшие ноги. Во все стороны тянулись монотонные заросли засыпанных снегом деревьев, и он нигде не видел следов друзей или своей лошади – его окружал лишь бесконечный белый лес.
Саймон попытался вспомнить, как он сюда попал, но память принесла лишь последние жуткие часы в аббатстве Скоди, ненавистный ледяной голос, что преследовал его, и то, как он скакал в темноте. А потом пришли воспоминания о другом, нежном голосе, что так долго говорил с ним во сне.
Саймон огляделся по сторонам, рассчитывая увидеть хотя бы седельные сумки, но удача от него отвернулась, на ноге были пустые ножны, и после недолгих поисков Саймон обнаружил костяной нож, который ему подарили кануки, на дне лощины. Проклиная все на свете, он снова с трудом за ним спустился, но зато теперь, когда держал в руке острый нож, почувствовал себя немного лучше, впрочем, это было очень слабым утешением. Когда Саймон снова взобрался наверх и оглядел враждебные пространства холодного леса, его охватило отчаяние, какого он не испытывал уже очень давно. Он потерял все – все! Меч Шип, Белую стрелу, все, что он добыл, исчезло! Как и его друзья.
– Бинабик! – снова закричал он, эхо коротко откликнулось и исчезло. – Слудиг! Помогите мне!
Почему они его бросили? Почему?
Саймон снова и снова звал друзей, ковыляя по поляне, находившейся рядом с лощиной.
Он охрип, но на его крики так никто и не ответил. Саймон опустился на камень, с трудом сдерживая слезы. Мужчины не плачут из-за того, что они заблудились. Ему казалось, что мир вокруг слегка мерцает, но это лишь глаза у него слезились от холода. Мужчины не должны плакать, каким бы ужасным ни становилось их положение…
Саймон засунул руки в карман плаща, чтобы хоть немного их согреть, и нащупал резьбу, украшавшую зеркало Джирики. Он вытащил его из кармана и увидел отражение серого неба, словно зеркало наполнили тучи.
Саймон держал перед собой чешуйку Великого Червя.
– Джирики, – пробормотал он и подышал на блестящую поверхность, словно его тепло могло пробудить зеркало к жизни. – Мне нужна помощь! Помоги мне! – Однако на него смотрело его собственное лицо с бледным шрамом и редкой рыжей бородой. – Помоги мне.
Снова пошел снег.
Глава 19. Дети Навигатора
Мириамель медленно очнулась, она чувствовала себя отвратительно. Грохот в голове усугублялся тем, что пол беспрерывно раскачивался, и она с тоской вспомнила ужин во время Праздника святого Эйдона во дворце в Мермунде, когда ей было девять дет. Добродушный слуга позволил ей выпить три бокала вина; оно было разведено водой, но Мириамель все равно стало очень плохо, и ее вырвало прямо на новое праздничное платье, и оно было безнадежно испорчено.
Перед случившимся много лет назад расстройством желудка у нее возникло состояние, аналогичное тому, что она сейчас испытывала, как если бы она находилась на борту лодки, которая раскачивалась на океанских волнах. Все следующее утро после ее пьяного приключения она провела в постели с ужасной головной болью – почти такой же сильной, как сейчас. Какой невероятный поступок мог к этому привести?
Мириамель открыла глаза. В комнате было темно, потолочная балка над головой – тяжелой и грубой. Матрас, на котором она лежала, показался ей ужасающе неудобным, а комната не переставала жутко раскачиваться. Неужели она так сильно напилась, что ударилась головой? Быть может, она раскроила себе череп и теперь умирает?
Кадрах.
Мысль о нем появилась совершено неожиданно. Более того, она вспомнила, что ничего не пила и не делала ничего плохого. Она ждала в кабинете отца Динивана, и…
И Кадрах ее ударил. Он заявил, что им нельзя больше там оставаться. А она ответила, что они еще подождут. Потом он что-то еще сказал и ударил ее по голове чем-то тяжелым. Как болит бедная голова! Подумать только, какую глупость она совершила, когда пожалела, что хотела его утопить!
Мириамель с трудом поднялась на ноги, держа голову обеими руками, словно боялась, что она развалится на кусочки. Хорошо еще, что она пригнулась: потолок был таким низким, что она не смогла бы выпрямиться. Но как же все раскачивается! Элизия, Матерь Божья, это даже хуже, чем напиться! Неужели удар по голове мог привести к тому, что мир вокруг стал таким ужасным? Уж очень похоже на корабль…
Да, она на корабле, под парусом, если на то пошло. Понимание пришло к Мириамель, когда она осознала сразу несколько вещей: движение пола, слабое, но вполне определенное потрескивание древесины и, наконец, соленый вкус воздуха. Как такое могло произойти?
Она почти ничего не видела в темноте, но у нее сложилось впечатление, что ее окружали бочки разных размеров, и уже не осталось сомнений, что она находилась в трюме корабля. Мириамель продолжала вглядываться в тени, когда ее внимание привлек какой-то звук. Очевидно, он присутствовал и раньше, просто она не обращала на него внимания.
Кто-то храпел.
Мириамель мгновенно охватили ярость и страх. Если это Кадрах, она его отыщет и задушит. Но, если не Кадрах – милосердный Эйдон, как она объяснит, почему оказалась в этой лодке, или какой ужасный поступок совершил безумный монах, из-за которого они оба стали беглецами? Если она покажется, это может стать для нее смертным приговором как для безбилетного пассажира. Но, если храпит Кадрах – о, как ей хотелось сжать руками его дряблую шею!..
