Наморщив нос от знакомого резкого запаха полировочного масла, она выглянула в щель между каменным дверным проемом и покоробленной деревянной дверью. Король все еще продолжал стоять, как статуя, глядя в пустоту. Рейчел вновь охватил ужас от собственного поступка. Она шпионила, как самая глупая девчонка-служанка! Подсматривала за Верховным королем! Элиас был сыном ее любимого короля Джона – пусть ему никогда не стать таким, как отец, – а Рейчел, последний бастион добродетели, за ним подсматривала.
От этих мыслей она почувствовала слабость и едва не потеряла сознание, а от пахучего масла для полировки становилось еще хуже. Рейчел прислонилась к стене кладовой, радуясь, что находится в замкнутом пространстве. Между стопками веревок, языков колоколов, горшками с разным жиром и кирпичными стенами, окружавшими ее со всех сторон, она не могла упасть, даже если бы захотела.
Разумеется, она не собиралась шпионить – действительно не собиралась. Она услышала голоса, когда осматривала ужасающе грязную лестницу, ведущую на третий этаж башни Зеленого ангела. И, чтобы не возникло впечатления, будто она подслушивает разговоры короля, тихо шагнула на спиральную лестницу, ведущую в альков, скрытый занавесом. Рейчел почти сразу узнала голос Элиаса, он поднимался по ступенькам и прошел мимо нее, и у Рейчел сложилось впечатление, что он разговаривал с вечно ухмылявшимся монахом Хенфиском, который всюду его сопровождал, но слова короля показались ей не имевшими ни малейшего смысла: «Шепоты из Наккиги», – сказал он, и «песни верхних воздушных пределов». А еще о «крике свидетелей, который нужно слушать». И что «скоро наступит день исполнения сделки на вершине холма», и о вещах еще менее понятных.
Пучеглазый монах следовал за королем по пятам, как всегда в последнее время. Безумные слова Элиаса проливались на него, но монах лишь беспрестанно кивал, поспешно шагая за королем. Элиас продолжал произносить непонятные слова, и Рейчел обнаружила, что идет сквозь тени на некотором расстоянии за странной парой, пока они поднимались на тысячу ступенек по длинной лестнице башни, – так ей показалось. Рейчел чувствовала, что сказывается ее возраст, болела спина, и она отстала от них на этаж. Опираясь о необычную облицовку каменных стен, она пыталась отдышаться, снова удивляясь своей смелости.
Вскоре перед ней появилась мастерская с распахнутой дверью. Детали огромного блока были разложены на засыпанном деревянными опилками столе; рядом, на полу, лежал молот, словно его владелец исчез, перед тем как нанести удар. За лестницей находились только главный зал и занавешенный альков: поэтому у нее не оставалось выбора – Рейчел нырнула за занавес, когда монах начал спускаться вниз.
В дальнем конце ниши она обнаружила деревянную лестницу, уходившую в темноту. Рейчел понимала, что оказалась между королем наверху и его виночерпием, который мог в любой момент прийти снизу, вот почему она не видела для себя других вариантов, кроме как подняться по лестнице в поисках безопасного места – тот, кто пройдет слишком близко к алькову, может отодвинуть занавес и обнаружить ее там. И тогда ее ждет унижение или нечто похуже.
Похуже. Мысль о головах, гниющих, как черные фрукты, над воротами Нирулаг, заставили Рейчел быстрее шевелить старыми костями, и в результате она оказалась в кладовой звонаря.
Так что на самом деле тут вовсе нет ее вины. Она не собиралась шпионить – ей просто пришлось выслушать странный разговор короля с графом Утаниата. Конечно, добрый святой Риап поймет, сказала она себе, и замолвит за нее словечко, когда придет время чтения Великого Свитка в преддверии Царства Небесного.
Рейчел снова выглянула в дверную щель. Король перешел к другому окну – тому, что выходило на север, откуда приближалось черное сердце бури, – и у нее сложилось впечатление, что он не собирался в ближайшее время уходить. Рейчел чувствовала, как ее охватывает паника. Поговаривали, будто Элиас проводит множество бессонных ночей с Прайратом в башне Хьелдина. Быть может, именно так проявлялось безумие короля: он расхаживает в разных башнях до самого рассвета? Однако сейчас был день. Рейчел почувствовала, как у нее снова закружилась голова. Неужели она останется в этой ловушке навсегда?
Ее взгляд заметался, остановился на запертой на засов двери – и глаза широко раскрылись от удивления.
Кто-то написал на дереве имя Мириамель. Она заметила, что буквы глубоко процарапаны, словно тот, кто это сделал, оказался здесь в ловушке, как Рейчел, и у него было много времени. Но кто мог сюда забраться и сделать что-то подобное?
На мгновение у нее возникла мысль о Саймоне, она вспомнила, как мальчишка лазал повсюду, словно обезьяна, и регулярно находил на свою голову неприятности, о которых другие и помыслить не могли. Он любил башню Зеленого ангела – кажется, незадолго до смерти короля Джона, Саймон где-то тут сбил с ног церковного сторожа Барнабаса? Рейчел слабо улыбнулась. Мальчишка был настоящим кошмаром.
Мысль о Саймоне напомнила ей слова ученика свечника Джеремии, и улыбка исчезла с ее лица. Прайрат. Прайрат убил ее мальчика. Когда Рейчел подумала об алхимике, она почувствовала, как ненависть закипела в ней, точно негашеная известь, никогда прежде ей не доводилось испытывать таких сильных чувств.
Рейчел ошеломленно покачала головой. Даже имя Прайрата вызывало у нее ужас. После рассказа Джеремии о лысом священнике у нее появились ужасные идеи и черные мысли – она и не думала, что нечто похожее может родиться у нее в голове.
Напуганная силой собственных чувств, Рейчел заставила себя сосредоточиться на надписи, вырезанной на двери.
Внимательно разглядывая старательно выведенные буквы, Рейчел решила, что Саймон, конечно, был способен на самые разные шалости, но не он сделал надпись. Уж слишком аккуратной она была. Даже под руководством Моргенеса буквы Саймона разбегались по странице, точно пьяные жуки. А эти вырезал человек образованный. Но кто мог оставить имя принцессы в таком месте? Конечно, здесь регулярно бывает церковный сторож Барнабас, но мысль о том, что вечно мрачная, морщинистая старая ящерица станет писать имя Мириамель на дверях, не укладывалась в голове Рейчел, хотя она считала, что мужчины способны на любое зло или глупость, если они остаются без надзора женщин. Но представить, что Барнабас изнемогает от любви…
Рейчел сильно отвлеклась, за что сурово себя отругала. Неужели она стала такой старой и трусливой, что ее занимают всякие глупости, в то время как следует обдумать ряд важных проблем? С того самого момента, как она вместе с другими горничными спасла Джеремию, у нее начал формироваться план, но какая-то часть сознания хотела о нем забыть, хотела, чтобы все шло как прежде.
Ничто больше не будет прежним, старая дура. Взгляни правде в глаза.
В последнее время ей становилось все труднее и труднее прятаться от подобных решений. Столкнувшись с беглым учеником свечника, Рейчел и ее подопечные в конце концов поняли, что им ничего не остается, как помочь ему спастись, и однажды поздно вечером тайно вывели мальчишку из Хейхолта, переодев в горничную, возвращающуюся домой в Эрчестер. Когда Рейчел смотрела, как несчастный мальчишка, хромая, уходит все дальше, ее вдруг посетило откровение: она больше не может игнорировать зло, что поселилось в ее доме. «Теперь, – мрачно подумала она, – госпожа горничных должна искоренять его всякий раз, когда с ним столкнется».
