До Рейчел донеслись тяжелые шаркающие шаги по белому каменному полу зала колоколов, она рискнула выглянуть в дверную щель и увидела, что фигура короля в зеленом плаще исчезла в дверном проеме. Она прислушалась к его удалявшимся шагам, а потом довольно долго ждала, когда их звук стихнет окончательно. Тогда она вышла из-за занавеси на лестницу и вытерла лоб и щеки от пота, который появился, пока она оставалась в душной кладовой. Затем, едва слышно ступая, начала спускаться вниз.
Подслушанный разговор короля открыл ей все, что требовалось знать. Теперь оставалось только ждать и думать. Наверняка спланировать такое дело не сложнее, чем организовать большую весеннюю уборку? И в некотором смысле она собиралась сделать нечто похожее – разве не так?
Ее старые кости болели после долгого подъема и спуска, но странная улыбка на лице заставила бы горничных содрогнуться, когда Рейчел медленно шла по бесконечным ступенькам лестницы башни Зеленого ангела.
* * *
Бинабик не смотрел в глаза Слудигу, сидевшему по другую сторону костра. Тролль аккуратно убирал печальную горку костей в мешочек. В это утро он несколько раз их бросал. Однако результаты ему не особенно понравились.
Тролль со вздохом спрятал мешочек в карман, повернулся, чтобы длинной веткой поворошить хворост в костре, потом вытащил из огня орехи, которые нашел и выкопал из земли. День выдался особенно холодным, и в их седельных сумках не осталось еды: Бинабик не считал зазорным воровать у белок.
– Ничего не говори, – резко сказал тролль. После часа молчания Слудиг собрался открыть рот. – Пожалуйста, Слудиг, помолчи немного. Сейчас я хочу получить только фляжку с кангкангом из твоего кармана.
Риммер печально протянул ему флягу. Бинабик сделал большой глоток и вытер рукавом куртки рот. Затем провел им по глазам.
– Я дал слово, – тихо сказал он. – Я просил два ночных костра, и ты согласился. Теперь я должен выполнить обещание – одно из тех, что я бы с удовольствием нарушил. Мы должны отнести меч к Скале Прощания.
Слудиг собрался что-то ответить, но вместо этого принял флягу из рук Бинабика и сам сделал большой глоток.
Кантака вернулась с охоты и обнаружила, что тролль и риммер молча собирают свои немногочисленные вещи и укладывают их на вьючных лошадей. Волчица некоторое время на них смотрела, потом тихо заскулила, отбежала в сторону и улеглась на краю поляны, поглядывала на Бинабика и Слудига из-за своего пышного хвоста.
Бинабик вытащил Белую Стрелу из седельной сумки и поднял ее, прижав деревянное древко к щеке; стрела сияла ярче, чем снег, окружавший их со всех сторон. Он спрятал стрелу обратно в сумку.
– Я вернусь за тобой, – сказал маленький человек, ни к кому не обращаясь. – Я тебя найду.
Он позвал Кантаку, Слудиг вскочил в седло, и они исчезли в лесу. За ним следовали вьючные лошади. Очень скоро снег начал заметать их следы. К тому времени, когда стих приглушенный звук их шагов, на поляне не осталось даже намека на то, что они там были.
* * *
Саймон решил, что сидеть на месте и жаловаться на судьбу совершенно бесполезно. В любом случае, небо становилось неприятно темным, хотя утро наступило совсем недавно и усилился снегопад. Он грустно посмотрел в зеркало Джирики. Чем бы оно ни было прежде, ситхи сказал правду, когда предупредил, что зеркало не сможет привести его, словно по волшебству, к Саймону. Саймон спрятал его под плащом и встал, потирая руки.
Вполне возможно, Бинабик и Слудиг где-то рядом: может быть, как и Саймон, упали со своих скакунов и нуждаются в помощи. Он не имел представления о том, сколько времени совершенно беспомощный пролежал в снегу, слушая женщину ситхи, говорившую в его сне, – могли пройти часы или целые дни. Его спутники где-то неподалеку или решили уйти. И тогда их разделяют лиги.
Размышляя о возможных вариантах случившегося, Саймон начал двигаться по расходившейся спирали – он смутно помнил, как Бинабик говорил, что так следует поступать, когда сбиваешься с пути. Впрочем, он не мог знать, является ли это правильным решением, ведь ему не было точно известно, кто именно потерялся. К сожалению, он не слишком внимательно слушал, как определять размеры спирали – рассказ тролля о поведении в лесу основывался на движении солнца, окраске коры и листьев, направлении корней деревьев в воде. Однако в то время, когда Бинабик объяснял столь полезные вещи, которые сейчас ему очень пригодились бы, Саймон наблюдал за трехногой ящерицей, медленно прыгавшей по тропинке в лесу Альдхорт.
«Жаль, что Бинабик не сделал свой рассказ чуть более интересным», – подумал Саймон, но тут же сказал себе, что теперь переживать поздно.
Он брел сквозь усиливавшийся снегопад, а невидимое солнце перемещалось за тучами. После короткого дня оно почти сразу начало собираться на покой, и ветер усилился, сжимая ледяными пальцами лес Альдхорт. Холод пробирал Саймона до костей сквозь плащ, который, как ему казалось, стал тонким, точно летняя вуаль леди; он был вполне подходящим рядом с друзьями, но, немного подумав, Саймон понял, что забыл, когда ему было по-настоящему тепло.
По мере того как Саймон шел вперед под непрекращавшимся снегопадом, у него начал болеть живот. Последний раз он ел в доме Скоди – воспоминания о той трапезе и ее последствиях вызвали у Саймона дрожь, не имевшую никакого отношения к холодному ветру. Кто знает, сколько времени прошло с тех пор?
«Святой Эйдон, – взмолился Саймон, – дай мне еды». Эта мысль стала повторявшейся короткой строкой, которая снова и снова звучала у него в голове, в такт скрипевшему под сапогами снегу.
К сожалению, она не исчезала, если он начинал думать о чем-то другом. Однако ему еще не стало так плохо, как могло бы: Саймон знал, что не может заблудиться еще больше, чем сейчас, но голод будет становиться только сильнее.
Когда они шли с Бинабиком и солдатами, Саймон привык, что другие занимались охотой и поисками чего-то съедобного; а если он и помогал, то под чьим-то присмотром. Внезапно он почувствовал такое же одиночество, как в первые ужасные дни в Альдхорте после побега из Хейхолта. Он испытывал ужасный голод и выжил только благодаря тому, что его нашел тролль – да и погода тогда была не такой пронзительно холодной. В те дни он воровал на одиноко стоявших фермах, а теперь брел по замерзшему дикому лесу, который превращал его прошлые скитания в легкую прогулку.
Вой грозового ветра усилился, воздух стал еще холоднее, и Саймон отчаянно дрожал. Постепенно в лесу стало темнеть, напоминая о том, что слабый дневной свет не может продолжаться вечно, и Саймон обнаружил, что с трудом борется с охватившим его ужасом. Весь день он старался не обращать внимания на тихий скрежет его когтей: временами ему казалось, будто он идет вдоль края пропасти, не имевшей ни дна, ни конца.
Саймон вдруг понял, что так можно легко сойти с ума – нет, конечно, он не будет махать руками, как нищий, что-то бормочущий возле таверны, – просто соскользнет в тихое безумие. Сам того не замечая, он сделает неверный шаг и полетит в бездну, близость которой казалась сейчас совершенно очевидной. Он будет падать до тех пор, пока не забудет, что падает. Его настоящая жизнь, воспоминания, друзья, прежний дом – все начнет уменьшаться, пока не превратится в древние пыльные предметы внутри его головы, как в давно заколоченной хижине.
