Они шли, но у Саймона возникло ощущение, что они переместились из одного дня в другой, словно двигались перпендикулярно обычному миру, беспрепятственно, под углами, позволявшими летать по желанию Бога. Как такое могло быть?
Саймон смотрел сквозь деревья на невыразительное серое небо, сжимая руку Адиту, – и ему вдруг показалось, что он умер. Возможно, это серьезное существо рядом с ним, чьи глаза, казалось, смотрели на вещи, которые он видеть не мог, провожало его душу к последнему пристанищу, в то время как бездыханное тело лежало где-то в лесу, медленно исчезая под снегом?
«Тепло ли в раю?» – рассеянно подумал Саймон.
Он потер лицо свободной рукой и ощутил успокаивающую боль в потрескавшейся коже. В любом случае это не имело значения: он идет туда, куда ведет его невероятное существо. Его добровольная беспомощность была такой глубокой, что ему казалось: вынуть руку из ладони Адиту ему будет так же трудно, как оторвать от тела собственную голову.
… Облако-песня размахивает алым факелом:
Рубин под серым морем.
Запах кедровой коры,
Слоновая кость на ее груди…
Голос Адиту поднимался и опускался, медленный ритм песни сливался со щебетом птиц, так воды одной реки незаметно соединяются с другой. Каждая строка в бесконечном потоке, каждый цикл имен и цветов являли собой украшенную самоцветами головоломку, решение которой казалось Саймону таким близким, но ему ни разу не удалось до него добраться. К тому моменту, когда он думал, будто перед ним открывается ее смысл, она исчезала, и в лесном воздухе начинало танцевать нечто новое.
Два путешественника перешли от скопления камней в глубокую тень темно-зеленой живой изгороди с крошечными белыми цветами, подобными маленьким жемчужинам. Листва стала влажной, а снег под ногами – сырым и ненадежным. Саймон крепче сжал руку Адиту и попытался вытереть глаза, перед которыми снова возник легкий туман. Белые цветы пахли воском и корицей.
… Взгляд карих глаз Выдры.
Она скользит под десятью влажными листьями;
Когда танцует в бриллиантовых ручьях,
Тот, кто держит в руках Светильник, смеется…
И вот, уносившаяся ввысь и падавшая на землю мелодия Адиту и изящные трели птиц объединились со звуком льющейся в мелкие пруды воды, гармоничным, точно музыкальный инструмент из хрупкого стекла. Мерцавший свет искрился в таявших снежных каплях, и пораженный Саймон слушал и смотрел по сторонам на звездное сияние солнца в воде. И ему казалось, что ветви деревьев испускают свет.
Они шли вдоль маленькой, но живой речушки, веселый голос которой многократно повторялся в залах с колоннами деревьев, а под влажной листвой лежала плодородная черная земля. У Саймона кружилась голова, мелодия Адиту текла в его мыслях, точно ручей по руслу из гладких камушков. Как долго они идут? Сначала ему казалось, будто вместе они сделали лишь несколько шагов, а получалось, что миновали часы – дни! И почему исчез снег? Ведь всего несколько мгновений назад он был повсюду!
«Весна! – подумал Саймон и почувствовал, как у него внутри рождается радостный смех. – Я думаю, мы входим в Весну!»
Они шли дальше вдоль ручья. Музыка Адиту звучала и звучала, текла, как вода в реке. Солнце скрылось, и закат расцвел на небе, точно роза, опаляя листву, ветви и стволы деревьев Альдхорта огненным сиянием, раскрашивая камни алыми сполохами. На глазах у Саймона яркий свет вспыхнул и умер на небе, его быстро сменил пурпур, который, в свою очередь, поглотила траурная мгла. Казалось, мир перед ним стремительно меняется, но он все еще чувствовал, что ступает по твердой земле: одна нога следовала за другой, рука Адиту продолжала крепко сжимать его пальцы.
… Мантия слушающего камня черна, точно агат,
Его кольца сияют, как звезды, —
пела она, и на куполе небес загорелись белые звезды. Они расцветали и тускнели в танце постоянно менявшихся узоров. Время от времени появлялись не совсем понятные очертания лиц и фигур, оставлявших следы в звездном свете на фоне черного неба, но они быстро растворялись и исчезали.
И девять из них он носил; а один палец
Поднимается и пробует южный бриз…
И по мере того как Саймон шел дальше под бархатно-черным небом и вращавшимися звездами, ему казалось, что вся его жизнь проходит с невероятной быстротой; и одновременно ночное путешествие представлялось ему одним почти бесконечным мгновением. У него возникло ощущение, будто само время течет сквозь него, оставляя дикую смесь ароматов и звуков. Альдхорт превратился в единое, постоянно менявшееся живое существо, в то время как смертельный холод отступал, и сквозь него пробивалось тепло. Даже в темноте Саймон чувствовал огромные, почти судорожные перемены.
Они шли в ярком звездном сиянии вдоль щебетавшей, смеявшейся реки, и Саймону казалось, что он может почувствовать, как зеленые листья растут из голых веток и трепещущие цветы пробиваются из промерзшей земли, а их хрупкие лепестки раскрываются, точно крылья бабочек. Лес сбрасывал зиму, как змея старую бесполезную кожу.
Песня Адиту пронизывала все, точно единственная золотая нить в гобелене приглушенных тонов.
… Фиалки в тенях ушей Линкса.
Он слышит, как солнце встает;
Его шаг заставляет сверчков уснуть
И пробуждает белую розу…
Утренний свет начал проникать в Альдхорт, он распространялся ровно, словно не имел единого источника. Казалось, лес ожил, и каждый лист и ветка были напряжены в ожидании. Воздух наполнился тысячами звуков и запахов, звенели птичьи песни и гудели пчелы, Саймон чувствовал аромат живой земли, сладкое гниение поганок, сухое очарование пыльцы. Солнце, сбросившее покрывало туч, поднималось в небо, ставшее прозрачно-голубым над высокими кронами деревьев.
… Плащ поющего о небе подбит золотом, —
триумфально пела Адиту, и лес пульсировал вместе с ее песней, словно они были неразделимы.
Его волосы полны перьями соловья.
Каждые три шага он оставляет за собой жемчуг,
А перед ним расцветает шафран…»
Адиту остановилась и выпустила руку Саймона, и та упала вдоль тела, вялая, как вареная рыба. Адиту встала на цыпочки и потянулась, подняв ладони к солнцу. У нее было удивительно стройное тело.
Прошло много времени, прежде чем Саймон сумел заговорить.
– Неужели мы… – наконец начал он, – неужели мы?..
– Нет, но мы преодолели самую трудную часть, – сказала она, потом повернулась и бросила на него взгляд смеющихся глаз. – Ты так сильно сжимал мою руку, я боялась, что ты ее сломаешь.
Саймон вспомнил ее уверенные сильные пальцы и подумал, что такое едва ли могло случиться. Он ошеломленно улыбнулся и покачал головой.
