Очевидно, сообразил Саймон, птицы не единственные существа, которые спокойно разгуливают по Джао э-тинукай’и. Рядом с тропой мелькали силуэты лисиц – обычно их изредка можно увидеть ночью, не говоря уже о полудне, – мерцали, точно сполохи пламени в густом кустарнике. Зайцы и белки с любопытством поглядывали на Саймона и Адиту, когда те проходили мимо. Саймон был уверен, что, если бы он наклонился к любому из них, они неспешно отошли бы в сторону, слегка недовольные, что их потревожили, но без малейшего страха.
Они перешли по мосту один из притоков реки, затем свернули и зашагали вдоль берега, заросшего ивами. Белая матерчатая лента вилась между деревьями слева от них, охватывала стволы, петлями опутывала ветви. По мере того как они шли все дальше мимо стоявших на страже ив, к первой ленте присоединилась вторая. Они пересекались, сходились и снова расходились, словно в статичном танце.
Вскоре появились другие белые ленты разной ширины, вплетенные в зеленые растения и создававшие фантастические узоры. Сначала совсем простые, но вскоре Саймон и Адиту уже шли мимо сложных картин между стволами: сияющие солнца, небеса с облаками, вечно меняющиеся океаны с бегущими волнами, животные в прыжке, фигура в развевающихся одеяниях или с филигранно выделанным оружием – все они были созданы при помощи сплетавшихся между собой узлов.
По мере того как простые картины превращались в гобелены с чередованием света и тени, Саймон понял, что перед ним разворачивается история. Живая книга из узлов изображала людей, которые любили и воевали в стране, подобной невероятно странному саду, месте, где растения и существа процветали, но чьи очертания казались нечеткими, хотя вышли из-под рук умелых мастеров.
Затем что-то пошло не так. Ткачи по-прежнему использовали только белые ленты, но Саймон почти смог разглядеть темное пятно, которое стало проникать в жизнь и сердца людей, и они начали меняться не в самую лучшую сторону. Брат сражался с братом, место несравненной красоты было безнадежно изуродовано. Некоторые люди приступили к строительству кораблей…
– Мы пришли, – сказала Адиту, напугав Саймона.
Гобелен из белых лент привел их к водовороту бледной ткани, спирали, которая поднималась вверх по склону пологого холма. Справа, рядом с диковинной дверью, гобелен перескакивал через реку, дрожа в ярком воздухе подобно мосту из шелка. В тех местах, где натянутые ленты перебирались через речной поток, появилось восемь великолепных кораблей, построенных из узлов и преодолевавших морские просторы. Картины из белых лент касались ив на дальнем берегу и поворачивали, чтобы, извиваясь, отправиться дальше вдоль реки в том направлении, откуда Саймон и Адиту пришли, от дерева к дереву, пока не исчезали из вида.
Адиту коснулась плеча Саймона, и он вздрогнул. Гуляя в чужом сне, он забыл себя. Он последовал за ней в дверь и начал подниматься по ступенькам, аккуратно вырубленным в склоне горы и выложенным гладкими разноцветными камнями. Как и все остальное, коридор, по которому они шли, был сделан из трепещущей ткани: возле двери стены оставались белыми, но постепенно темнели и переходили к бледно-голубому и бирюзовому. В своей белой одежде Адиту отражала перемещавшийся свет – и теперь, когда шла впереди, Саймону казалось, что она сама меняет цвет.
Саймон провел пальцами вдоль стены и обнаружил, что она невероятно мягкая, но на удивление прочная; она скользила под его ладонью, точно золотой провод, однако оставалась теплой, как птенец, и подрагивала вместе с каждым вздохом ветра.
Вскоре неприметный коридор привел их в большую комнату с высоким потолком, однако, если не считать подвижных стен, она ничем не отличалась от комнаты любого хорошего дома. Бирюзовый цвет ткани у входа почти незаметно переходил в ультрамарин. Низкий стол из темного дерева стоял возле одной из стен, вокруг него лежали подушки. На столе лежала дощечка, выкрашенная в разные цвета, Саймон сначала решил, что это карта, но почти сразу узнал доску для игры в шент, которую видел в руках у Джирики в его охотничьем домике, и вспомнил вопрос Адиту. Игровые фишки, догадался Саймон, лежали в изящной деревянной шкатулке рядом. Кроме того, стол украшала каменная ваза с единственной веткой цветущей яблони.
– Пожалуйста, присаживайся, Снежная Прядь. – Адиту взмахнула рукой. – Полагаю, к Джирики пришел гость.
Прежде чем Саймон успел последовать ее предложению, дальняя стена комнаты зашевелилась, затем один ее участок взлетел вверх, словно его вырвали. Ситхи, одетый в ярко-зеленое, с волосами рыжего цвета, заплетенными в косу, вошел в комнату.
Саймона удивило, как быстро он узнал дядю Джирики, Кендрайа’аро. Ситхи что-то хрипло бормотал – он был в ярости, – впрочем, Саймон не сумел увидеть на его лице никаких эмоций. Затем Кендрайа’аро поднял взгляд и увидел Саймона. Его угловатое лицо побелело, словно кровь отхлынула от щек, как вода из перевернутого ведра.
– Sudhoda’ya! lsi-isi’ye-a Sudhoda’ya! – задыхаясь, прошипел он, и его голос был настолько полон удивления и гнева, что у Саймона возникло ощущение, будто он принадлежит кому-то другому.
Кендрайа’аро провел тонкой, украшенной кольцами рукой по глазам и лицу, словно пытался стереть образ неуклюжего Саймона. Когда у него не получилось, дядя Джирики зашипел, почти как разъяренная кошка, повернулся к Адиту и начал что-то очень быстро говорить на тихом, текучем языке ситхи, впрочем, прекрасно передававшем его возмущение и ярость. Адиту выслушала его тираду с застывшим лицом, но ее большие золотые глаза широко раскрылись – однако в них не было страха. Когда Кендрайа’аро закончил, она спокойно ему ответила. Ее дядя снова повернулся к Саймону, сделал серию странных коротких жестов, изгибая пальцы и слушая размеренный ответ Адиту.
Кендрайа’аро глубоко вздохнул, постепенно им овладело противоестественное спокойствие, и он застыл точно каменная статуя. Лишь яркие глаза оставались живыми и горели на лице, словно лампы. Через несколько мгновений полной неподвижности он вышел из комнаты без единого слова или косого взгляда и беззвучно зашагал к выходу из дома Джирики.
Саймона потрясла сила гнева Кендрайа’аро, который он даже не пытался скрыть.
– Вы что-то говорили относительно нарушения законов?.. – сказал Саймон.
На губах Адиту появилась странная улыбка.
– Сохраняй мужество, Снежная Прядь! Ты Хикка Стайа. – Она провела пальцами по волосам, и это движение показалось Саймону удивительно человеческим, а потом указала в ту сторону, откуда появился ее дядя. – Давай войдем к моему брату.
Они шагнули в солнечный свет. Комната также была из трепещущей ткани, но одна длинная стена поднята наверх, до самого потолка; далее гора уходила вниз на дюжину шагов, и там виднелась тихая спокойная заводь, которую образовала все та же река, широкий пруд с узким проливом, окруженный камышом и дрожавшими осинами. В центре с камня на камень прыгали маленькие красно-коричневые птички, точно победители на бастионах поверженной цитадели. На берегу грелись в лучах солнца, проникавшего сквозь деревья, несколько черепах.
– Вечерами здесь замечательно стрекочут сверчки.
