Ужин получился диковинной смесью неожиданной еды и столь же странного разговора. Кроме остатков сушеных фруктов и мяса, принесенных тремя путешественниками, Скоди и ее юные подопечные поставили на стол миски с горькими желудями и кислыми ягодами. Врену удалось найти слегка заплесневелый, но вполне съедобный сыр в полуразрушенной кладовой аббатства, а также несколько кувшинов мускусного пива риммеров. В результате им удалось приготовить ужин на всю компанию, пусть и скудный: присутствовали все дети – их оказалось немногим больше дюжины.
У Бинабика не было возможности задавать вопросы во время трапезы. Те подопечные Скоди, что могли передвигаться самостоятельно, по очереди вставали и рассказывали о своих приключениях за прошедший день, истории были столь невероятными и причудливыми, что поверить в них было невозможно. Одна маленькая девочка поведала о том, что она долетела до верхушки высоченной сосны, чтобы украсть перо у волшебной сойки. Один из старших мальчиков клялся, что в лесной пещере нашел шкатулку с золотом огра. Врен, когда очередь дошла до него, спокойно сообщил слушателям, что, когда он собирал желуди, его преследовал ледяной демон с блестящими голубыми глазами и Саймон вместе со своими спутниками его спасли от ужасной холодной хватки – они рубили демона мечами до тех пор, пока он не превратился в кучу сосулек.
Пока Скоди ела, она по очереди держала маленьких детей на коленях, выслушивая каждую историю так, словно завидовала тем, с кем она якобы случилась. Тех, чьи рассказы ей особенно понравились, она награждала кусочком еды, и дети с радостью ее принимали – Саймон решил, что именно награда является главной причиной для сочинения невероятных сказок.
Что-то в лице Скоди завораживало Саймона. Несмотря на большие размеры, в ее детских чертах было изящество, а блеск в глазах и улыбка заставляли Саймона не спускать с нее взгляда. В какие-то моменты, когда она заразительно смеялась над детскими выдумками или поворачивалась так, что огонь отражался в льняных волосах, она казалась очень красивой; в другие, когда жадно вырывала пригоршню ягод у кого-то из маленьких детей и засовывала их в широкий рот, или когда ее интерес к невероятным детским рассказам делал выражение ее лица идиотским, Саймон находил ее отвратительной.
Несколько раз она перехватывала его взгляды, и ее ответные взгляды вызывали у него страх, одновременно заставляя краснеть. Иногда в глазах Скоди, несмотря на лишний вес, появлялось выражение голодающего нищего.
– Итак, – сказала она, когда Врен закончил свою фантастическую историю, – вы еще более отважные мужчины, чем я предполагала. – Она широко улыбнулась Саймону. – Сегодня ночью мы все будем спать спокойно, зная, что вы находитесь под одной с нами крышей. – Вы ведь не думаете, что у ледяных демонов Врена есть братья?
– Не думаю, что это вероятно, – ответил Бинабик с мягкой улыбкой. – Вам не следует бояться демонов, пока мы с вами. В свою очередь, мы благодарны за крышу и тепло вашего очага.
– О нет. – Глаза Скоди широко раскрылись. – Это я должна вас благодарить. У нас редко бывают гости. Врен, помоги навести порядок и покажи мужчинам, где они могут устроиться на ночлег. Врен, ты меня слышишь?
Врен пристально смотрел на Саймона, и в его темных глазах появилось непонятное выражение.
– Вы упомянули о гостях, миледи, – начал Бинабик, – и я вспомнил о последнем вопросе, который собирался вам задать. Как вы и эти дети оказались в таком уединенном месте?..
– Пришла буря. Остальные сбежали. А нам было некуда идти. – Быстро произнесенные слова не смогли скрыть обиду в ее голосе. – Никто нас не хотел – ни детей, ни Скоди. – После того как неприятная тема была закрыта, ее голос потеплел. – А теперь для малышей пришло время сна. Идите сюда все, помогите мне встать.
Несколько детей поспешили к Скоди, чтобы помочь ей поднять со стула большое тело. Она медленно направилась к двери в задней части комнаты, и двое спавших детей прицепились к ней, точно летучие мыши.
– Врен вас отведет, – добавила Скоди. – И принеси свечку, когда вернешься, Врен. – С этими словами она исчезла в темноте.
Саймон проснулся от неспокойного сна посреди ночи, и его наполнила паника от ночной беззвездной тьмы, полной красных точек, кроме того, его тревожил слабый звук, вплетавшийся в приглушенную ткань песни ветра. Прошло некоторое время, прежде чем он вспомнил, что они проводят ночь рядом с очагом, под крышей старого аббатства, где согреваются теплом тлеющих углей под защитой от стихии под крышей и разваливающимися стенами. Звуки были одиноким воем Кантаки, плывущим где-то далеко. Страх Саймона немного ослабел, но не исчез.
«Возможно, это сон прошлой ночи? – подумал он. – Шем, Рубен и голоса? Возможно, это безумный бред… или разговор был настоящим… каким он и казался?»
С той ночи, когда он сумел бежать из Хейхолта, Саймон уже не чувствовал себя хозяином своей судьбы. С той самой Ночи побивания камнями, когда он каким-то образом услышал мерзкие мысли Прайрата и, сам того не желая, стал свидетелем ритуала, во время которого Элиас получил ужасный дар – меч Скорбь, Саймон спрашивал себя, является ли он по-прежнему хозяином своего разума. Его сны стали более яркими, чем обычные ночные видения. Сон в доме Джелой, когда мертвый Моргенес предупредил его о фальшивом посланце, и повторяющиеся видения огромного, уничтожавшего все на своем пути колеса, и дерево-что-было-башней, белое среди звезд – они казались слишком настойчивыми, слишком могущественными, чтобы быть обычным тревожным сном. А прошлой ночью он услышал во сне Прайрата, говорившего с каким-то неземным существом. Столь же четко, как если бы Саймон слушал у замочной скважины. Никаких подобных снов он не видел никогда в жизни до событий ужасного последнего года.
Когда Бинабик и Джелой повели его по Дороге Снов, посетившие его там видения показались ему похожими на то, что он пережил сейчас и прошлой ночью – как сновидения, но с диким и неописуемым эффектом присутствия. Быть может, каким-то образом, из-за Прайрата на холме или чего-то еще, в нем распахнулась дверь, которая иногда выводила его на Дорогу Снов. Это походило на безумие, но мир вокруг стал совершенно невероятным и необъяснимым, где все перевернуто вверх дном. Должно быть, эти сны имели огромное значение – когда Саймон проснулся, у него появилось ощущение, что он упускает нечто бесконечно важное, – но он понятия не имел, что именно, и это было ужаснее всего.
Скорбный вой Кантаки вновь прозвучал где-то далеко за стенами аббатства. «Быть может, тролль встал, чтобы успокоить своего скакуна», – подумал Саймон, но храп Бинабика и Слудига звучал ровно и не прерывался. Саймон попытался встать, полный решимости дать волчице возможность войти – она казалась очень одинокой и несчастной, а снаружи царил такой холод, – но обнаружил, что не может пошевелиться, невероятная слабость охватила его конечности, и ему никак не удавалось заставить себя подняться. Саймон отчаянно сражался, однако ничего не помогало. Его тело слушалось его не лучше, чем если бы оно было вырублено из ясеня.
Саймоном вдруг овладела ужасная сонливость. Он боролся с ней, но она решительно тащила его вниз; далекий вой Кантаки стал слабеть, а он скользил все дальше, словно по длинному склону, к бесконечному незнанию…
