Подобное безрассудство было лишь одним из аспектов странных изменений, которые произошли в характере и поведении Мегвин. Эолейр очень за нее беспокоился, но не знал, как ей помочь. Она с презрением относилась к заботе и, казалось, считала его лишь хитрым придворным – Эолейра, который ненавидел вероломство, однако был вынужден им овладеть на службе ее отцу! Когда он пытался как-то облегчить ее жизнь и боль, она оскорбляла его и поворачивалась спиной, и ему оставалось лишь наблюдать ухудшение ее болезни. В то время как земля вокруг вызывала у него все больше отвращения, разум Мегвин наполняли странные фантазии, а он ничего не мог сделать.
Эолейр уже два дня ехал через пустынные долины Грианспога в сопровождении лишь собственных холодных мыслей.
Поразительно, как быстро Скали удалось стать постоянным хозяином Эрнистира. Ему оказалось мало владеть домами и строениями, все еще стоявшими в Эрнисдарке, а также окружавшими его деревнями, – тан Кальдскрика начал строить новые, огромные дома из грубо отесанного дерева. Границы леса Сиркойл быстро отступали, а на месте деревьев торчали лишь голые пни.
Эолейр ехал вдоль горных хребтов, наблюдая за крошечными фигурками в долинах и прислушиваясь к стуку молотков плотников, который разносился по заснеженным склонам.
Сначала он не мог понять, зачем Скали столько домов: армия завоевателей, хоть и внушительных размеров, едва ли была такой огромной, чтобы им не хватило места в брошенных домах Эрнистира. И только взглянув на низкое северное небо, понял, что происходит.
«Должно быть, все риммеры Скали перебираются сюда с севера – старые и молодые, женщины и дети. – Эолейр посмотрел на крошечные, старательно работавшие тени. – Если в Эрнисдарке идет снег в конце тьягара, то Наарвед и Скогги, вероятно, превратились в ледяной ад. Пусть сожрет меня Багба, что за мысль! Скали загнал нас в пещеры. А теперь собирает риммеров, чтобы поселить на наших, захваченных им землях».
Несмотря на страдания, перенесенные его соплеменниками от рук воинов Скали Острого Носа, несмотря на гибель короля Ллута, мучительную смерть принца Гвитинна и сотен храбрых солдат самого Эолейра под серым небом западных лугов, граф неожиданно, и к собственному удивлению, обнаружил, что запасы глубокого гнева и холодной ненависти в его душе все еще себя не исчерпали. Уже одно то, что люди Скали беспрепятственно пользовались дорогами Эрнисдарка, было плохо, но мысль, что они привезут своих женщин и детей, чтобы поселить их в Эрнистире, наполняла Эолейра неуправляемой яростью, более сильной, чем та, что он ощутил, когда первый эрнистириец пал в долине Иннискрич. Оставаясь беспомощным на вершине горы, он проклинал захватчиков и обещал себе, что сделает все, чтобы шакалы Скали с горестным воем вернулись обратно в Кальдскрик – те, что не умрут на бесценной земле Эрнистира, которую они захватили.
Внезапно граф Над-Муллаха понял, как отчаянно ему не хватает чистоты настоящего боя. Силы Эрнистира понесли такие огромные потери в битве при Иннискриче, что с тех пор уже не могли дать серьезного сражения. Более того, их вынудили искать убежище в горах Грианспога, и им ничего не оставалось, как изредка беспокоить победителей.
«Боги, – подумал Эолейр, – как было бы замечательно снова обнажить клинок и сойтись с врагом лицом к лицу, чтобы солнце отражалось от щитов, а вокруг шумело сражение!»
Граф понимал, что это глупое желание, он считал себя осторожным человеком и всегда предпочитал разумные переговоры войне, но сейчас мечтал о простоте. Открытые военные действия, несмотря на бессмысленное насилие и ужас, представлялись красивым идиотизмом, в который хорошо было бы погрузиться, как в объятия любовницы.
А сейчас зов интригующей, но опасной любовницы становился все сильнее. Казалось, целые народы вышли на тропу войны, странная погода, безумцы у власти и жуткие легенды, становящиеся реальностью, – как ему вдруг захотелось, чтобы все снова было просто!
Но даже сейчас, мечтая о бездумном облегчении, Эолейр знал, что возненавидит его результат: плоды насилия не всегда достаются справедливым или мудрым.
Эолейр обогнул западные посты Эрнисдарка и постарался держаться как можно дальше от крупных лагерей риммеров Скали, которые разместились на лугах вокруг столицы Эрнистира. Сейчас он ехал по гористому району Диллати, исполнявшему роль бастиона между побережьем Эрнистира и возможным вторжением с моря. Да, Диллати стал бы непреодолимым препятствием для любого завоевателя, но враг, оказавшийся роковым для Эрнистира, пришел с противоположной стороны.
Горцы всегда отличались подозрительностью, но за последний год привыкли к многочисленным беженцам, поэтому по дороге Эолейру удалось найти приют в нескольких домах. Те, кто соглашался его принять, гораздо больше интересовались новостями, чем тем, что перед ними объявился сам граф Над-Муллаха. Наступили времена, когда слухи стали лучшей разменной монетой в стране.
Вдалеке от городов люди и прежде мало знали о принце Джошуа, не говоря уже о его борьбе с Верховным королем, каким-то образом имевшей отношение к несчастьям Эрнистира. В Диллати никто понятия не имел, жив или мертв брат Элиаса Джошуа и где он может находиться. Но горцы слышали о смертельной ране своего короля Ллута от солдат, уцелевших после сражения у Иннискрича. И люди, дававшие приют Эолейру, обычно радовались, когда узнавали, что дочь короля Ллута цела и невредима и двор Эрнистира, хоть и в изгнании, но все еще существует. До войны они особенно не думали о том, что сказал или сделал король в Таиге, но он оставался частью их жизни. Эолейр понимал: мысль о том, что хотя бы тень прежнего королевства жива, казалась людям утешительной, словно присутствие семьи Ллута – не важно где – каким-то образом гарантировало, что со временем риммеры будут изгнаны.
Спускаясь вниз от Диллати, Эолейр обогнул Краннир, самый странный островной город Эрнистира, и направил лошадь в сторону Эбенгеата, выстроенного в устье реки Баррейлеан, где без особого удивления обнаружил, что здесь эрнистирийцы нашли способ жить под присмотром Элиаса и Скали; впрочем, они всегда славились гибкостью. В других частях страны нередко этот портовый город в шутку называли «Очень северным Пердруином», из-за любви горожан к прибыли и ненависти к политике – во всяком случае, той, что мешала бизнесу.
Именно в Эбенгеате Эолейр получил первую реальную подсказку о возможном местонахождении Джошуа, причем самым типичным для города способом.
Эолейр разделил ужин со священником из Наббана на постоялом дворе, расположившемся на набережной. Выл ветер, дождь барабанил по крыше, и помещение гудело, как барабан. Под взглядами бородатых риммеров и надменных эркинландеров – новых покорителей Эрнистира – добрый святой отец, который выпил на кружку эля больше, чем следовало, рассказал Эолейру не слишком связную, но завораживающую историю. Священник только что прибыл из Санцеллана Эйдонитиса и клялся, что там ему кто-то поведал – по его словам, самый важный священник в Санцеллане, – что Джошуа Однорукий, сумевший уцелеть после падения Наглимунда, вместе с соратниками в количестве семи человек отправился на восток, через луга, в поисках безопасного места. Все это священнику сообщили при условии строжайшего соблюдения тайны.
