Ниски пела около часа, легко переходя от одной мелодии к другой. Иногда текучие слова напоминали стрелы, летевшие за борт, чтобы искриться и жалить, в другие моменты больше походили на самоцветы, ослеплявшие богатством своего многоцветия. Мелодия ни разу не прервалась, казалось, она рассказывала о мирных зеленых глубинах, о сне и приближении тяжелой успокаивающей тишины.
Внезапно Мириамель очнулась, а когда подняла голову, увидела, что Ган Итаи с любопытством смотрит на нее с полубака. Теперь, когда ниски перестала петь, рев океана стал странно ровным и лишенным мелодии.
– Что ты здесь делаешь, дитя? – спросила ниски.
Мириамель неожиданно смутилась. Никогда прежде ей не доводилось находиться рядом с поющей ниски, и теперь казалось, что она стала свидетельницей чего-то очень личного.
– Я вышла на палубу подышать свежим воздухом. Я ужинала с графом Аспитисом, а потом мне стало нехорошо. – Она сделала глубокий вдох и дрогнувшим голосом добавила: – Вы замечательно поете.
Ган Итаи лукаво улыбнулась.
– Это правда, в противном случае «Облако Эдны» не сделало бы столько благополучных рейсов. Конечно, ты права, но такова моя жизнь.
Мириамель бросила быстрый взгляд на морщинистое лицо Ган Итаи. Глаза ниски смотрели из-под белых бровей на брызги и волны.
– Почему Кадрах назвал вас тинук… – Мириамель попыталась вспомнить слово.
– Тинукеда’я. Потому что мы Дети Океана. Твой опекун образованный человек.
– Но что это значит?
– Мы живем в океане. Даже в далеком Саду мы всегда обитали там, где кончается земля. А после того как оказались здесь, некоторые Дети Навигатора изменились. Часть из них навсегда покинули море, мне очень трудно такое понять, это, как если бы кто-то перестал дышать и заявил, что именно так следует жить. – Она покачала головой и поджала тонкие губы.
– Но откуда пришел ваш народ?
– Издалека. Светлый Ард лишь последний наш дом.
Некоторое время Мириамель размышляла.
– Я всегда считала, что ниски подобны враннам. Вы очень похожи на вранна.
Ган Итаи рассмеялась свистящим смехом.
– Я слышала, – сказала она, – что некоторые животные, хотя и совсем разные, становятся похожими, потому что делают одинаковые вещи. Возможно, вранны, как и тинукеда’я, слишком долго жили, склонив головы. – Она снова рассмеялась, и Мириамель подумала, что ее смех нельзя назвать счастливым. – А теперь, дитя, – после паузы заговорила ниски, – твоя очередь отвечать на вопросы. Почему ты здесь?
Вопрос застал Мириамель врасплох.
– Что?
– Почему ты здесь? Я подумала над твоими словами и поняла, что не совсем тебе верю, – продолжала Ган Итаи.
– Но граф Аспитис верит, – довольно резко ответила Мириамель.
– Возможно и верит, но я другая. – Ган Итаи повернулась и посмотрела на Мириамель. Даже в тусклом свете фонаря черные глаза ниски мерцали, как антрацит. – Ответь мне.
Мириамель покачала головой и попыталась встать, но тонкая сильная рука сжала ее плечо.
– Извини, – сказала Ган Итаи. – Я тебя напугала. Позволь успокоить. Я пришла к выводу, что в тебе нет зла – во всяком случае для «Облака Эдны», – а меня прежде всего интересует благополучие корабля. Я считаюсь странной среди моего народа, потому что быстро принимаю решения. И когда мне нравится кто-то или что-то, этого для меня достаточно. – Она коротко рассмеялась. – Я решила, что ты мне нравишься, Мария, если тебя действительно так зовут. Если хочешь, пусть твое имя остается таким. Тебе не следует меня бояться, только не старую Ган Итаи.
Мириамель не выдержала: ночь, выпитое вино, Аспитис… и неожиданно расплакалась.
– Ну, не надо, дитя, не надо… – Легкая рука Ган Итаи погладила Мириамель по спине.
– У меня нет дома. – Мириамель с трудом сдержала слезы и почувствовала, что готова рассказать вещи, которые следовало держать при себе, как бы ей ни хотелось разделить с кем-то свое тяжкое бремя. – Я… беглянка.
– И кто тебя преследует? – спросила Ган Итаи.
Мириамель покачала головой. Высоко взлетели брызги, нос корабля стал уходить вниз.
– Я не могу вам рассказать, но мне грозит ужасная опасность. Поэтому и пришлось спрятаться на корабле.
– А монах? Твой ученый опекун? Ему также грозит опасность?
Вопрос Ган Итаи заставил Мириамель задуматься. Ей следовало осмыслить многие вещи, но у нее всякий раз не хватало времени.
– Да, полагаю, и ему тоже.
Ниски кивнула, словно узнала именно то, что хотела.
– Не бойся, я сохраню твою тайну.
– И не расскажете Аспитису… графу?
Ган Итаи покачала головой.
– Моя личная преданность… тут все гораздо сложнее. Но я не могу тебе обещать, что он ничего не узнает. Он умен, владелец «Облака Эдны».
– Я знаю, – с чувством ответила Мириамель.
Между тем буря вернулась, дождь полил сильнее, и Ган Итаи наклонилась вперед, глядя на вспененное ветром море.
– Клянусь Домом Ве, они совсем недолго сохраняют спокойствие! Проклятье, какие они сильные! – Она повернулась к Мириамель. – Боюсь, настало время продолжить пение. Тебе лучше спуститься в каюту.
Мириамель смущенно поблагодарила ниски за компанию, встала и спустилась по скользкой лестнице с полубака. Гром ревел, точно зверь, рыскающий во тьме. Мириамель вдруг охватили сомнения: правильно ли она поступила, доверившись этому странному существу.
У люка она остановилась и склонила голову набок. У нее за спиной, в черной ночи, песня Ган Итаи вновь вступила в схватку с бурей, тонкая лента, что должна была сдержать разгневанное море.
Глава 24. Псы Эрчестера
Отряд Джошуа двигался на север вдоль побережья реки Стеффлод, направляясь вверх по течению от места ее слияния с Имстреккой, через заросшие травой луга с невысокими холмами, которые на обоих берегах постепенно становились все выше, принц со своими людьми скакали по речной долине с рекой посередине.
Стеффлод извивалась под мрачным небом, матово сияя, точно потускневшая серебряная жила. Сначала, как и у Имстрекки, песня реки оставалась приглушенной, но Деорнот подумал, что в ее шепоте может скрываться бормотание огромной толпы. Иногда голос воды становился громче, и возникало нечто, похожее на мелодию, чистую, словно последовательный перезвон колоколов. А через мгновение, когда Деорнот старался снова услышать звук, который привлек его внимание, он улавливал лишь шум и шорох воды.
Свет, игравший на поверхности Стеффлода, также оставался мечтательно переменчивым. Несмотря на тучи, вода мерцала, словно холодные яркие звезды перекатывались и сталкивались на дне реки. В другие моменты она начинала искриться, как если бы на самоцветах закипала пена. А потом – столь же внезапно – скрывалось солнце, и река становилась темной, подобно свинцу.
