Адиту снова слегка его толкнула, но Саймон стойко сдержался. Она встала и прошла мимо гнезда из мягких одеял, постели Саймона, и остановилась возле развевавшейся синей стены. Когда Джирики привел его сюда в первый раз, она была алой, но хозяин каким-то образом поменял цвет на более спокойную лазурь. Когда Адиту провела по ней рукой с длинными пальцами, ткань скользнула в сторону, открыв другую комнату больше размером.
– Давай вернемся к нашей игре, – предложила она. – Ты слишком серьезен, дитя человеческое.
– Я никогда не смогу научиться, – пробормотал Саймон.
– Ты не стараешься. Джирики говорит, что ты обладаешь хорошим умом, – впрочем, мой брат и прежде совершал ошибки. – Адиту протянула руку к складке в стене, достала оттуда кристаллическую сферу, которая начала светиться, как только она к ней прикоснулась, положила ее на простой деревянный треножник, и темную комнату озарило сияние. Затем из-под разноцветной доски для шента она достала резную деревянную шкатулку, в которой хранились полированные камни, игравшие роль фишек. – Кажется, я только что создала себе владения Лесных Жаворонков. Давай, Саймон, поиграем, и не нужно дуться. Вчера у тебя была отличная идея, очень умная – бежать от того, что ты по-настоящему ищешь. – Она погладила его по плечу, от чего волоски на его коже встали дыбом, и подарила одну из странных улыбок ситхи, полную непостижимой значимости.
– Сеоману предстоят сегодня другие игры. – В дверном проеме появился Джирики, одетый в нечто церемониальное – халат с изящной вышивкой и множеством оттенков желтого и синего. На ногах у него были серые мягкие сапоги. На бедре в ножнах из того же серого материала висел меч Индрейю, волосы украшали три белых пера цапли. – Его призвали.
Адиту аккуратно расставила фишки на доске.
– В таком случае я буду играть сама – если только ты не останешься, Ивовый Прутик. – Она посмотрела на Джирики из-под опущенных век.
Джирики покачал головой.
– Нет, сестра, я должен быть проводником Сеомана.
– Куда я иду? – спросил Саймон. – И кто меня призвал?
– Первая Бабушка. – Джирики поднял руку и сделал быстрый, но торжественный жест. – Амерасу, Рожденная на Корабле, хочет тебя видеть.
Когда Саймон молча шагал под звездами, он думал о вещах, которые ему довелось увидеть с тех пор, как он покинул Хейхолт. Подумать только, когда-то он боялся, что проведет всю жизнь и умрет в скучном замке! Неужели не будет конца необычным местам, куда ему еще предстоит попасть, и людям, которых суждено встретить. Не исключено, что Амерасу ему поможет, тем не менее Саймон устал от странностей. Впрочем, с ужасом сообразил он, если Амерасу или кто-то еще более старый за него не заступится, прекрасные, но ограниченные пространства Джао э-тинукай’и так и останутся последним, что он сможет увидеть.
Но, странное дело, неожиданно подумал он, куда бы он ни шел и что бы ему ни довелось увидеть, он был прежним Саймоном – чуть больше, чем Олухом, но все равно не слишком отличавшимся от неуклюжего поваренка, который жил в Хейхолте. Те далекие мирные дни, казалось, исчезли навсегда, без малейшей надежды на возвращение, однако Саймон, переживший их, все еще существовал. Однажды Моргенес сказал ему, что свой дом нужно строить в собственной голове, и тогда никто не сможет его отнять. Наверное, доктор имел в виду именно это? Оставаться тем же человеком, где бы ты ни оказался и какие бы безумные события с тобой ни происходили? Почему-то эта мысль не показалась Саймону правильной.
– Я не стану нагружать тебя бременем указаний, – неожиданно заговорил Джирики, напугав Саймона. – Перед встречей с Первой Бабушкой требуется исполнение некоторых ритуалов, но ты их не знаешь и не сможешь повторить, даже если тебе о них расскажут. Однако я не думаю, что это повод для тревоги. Я считаю, что Амерасу хочет тебя увидеть из-за того, кто ты есть и что видел, а не затем, чтобы исполнил Шесть Песен Почтительной Просьбы.
– Шесть чего?
– Это не существенно, – ответил Джирики. – Но помни: хотя Первая Бабушка принадлежит к той же семье, что Адиту и я, мы – дети Последних Дней. Амерасу, Рожденная на Корабле, одно из первых наделенных даром речи существ, оказавшихся в Светлом Арде. И я говорю это тебе не для того, чтобы напугать, – поспешно добавил Джирики, увидев тревогу на залитом луной лице Саймона, – но чтобы ты понимал, как сильно Амерасу отличается даже от моих отца и матери.
В наступившем молчании Саймон обдумывал слова Джирики. Могла ли красивая женщина с печальным лицом, которую он видел недавно, быть одним из самых древних существ в мире? Он не сомневался в словах Джирики, но его собственные дикие мысли дошли до последнего предела, однако ему все равно не удавалось их понять.
Петлявшая тропа привела их к каменному мосту. Оказавшись на другом берегу реки, они попали в более лесистую часть долины. Саймон старался запомнить тропинки, которые они выбирали, но скоро обнаружил, что картины в памяти тают, иллюзорные, точно звездный свет. Он лишь помнил, что они пересекли еще несколько ручьев, и голос каждого следующего звучал более мелодично, чем предыдущий, пока они не вошли в часть леса, показавшуюся Саймону совсем тихой. Среди толстых узловатых деревьев даже песни сверчков были едва различимы. Ветви деревьев раскачивались, но ветер стих.
Когда они наконец остановились, Саймон, к своему немалому удивлению, обнаружил, что уже стоял перед высоким, окутанным паутиной шелковых нитей, испускавших слабый свет, деревом, к которому вышел во время первой попытки к бегству. Казалось, будто огромное дерево вырастило для себя сияющий плащ.
– Я уже бывал здесь прежде, – медленно проговорил он.
В теплом неподвижном воздухе он вдруг почувствовал сонливость и удивительную настороженность.
Джирики посмотрел на него и молча повел к дубу. Там он приложил руку к так глубоко утопленной в коре двери, покрытой мхом, что Саймону показалось, будто дуб вырос вокруг нее.
– У нас есть разрешение, – спокойно сказал он.
Дверь бесшумно открылась внутрь.
За дверью глазам Саймона открылась совершенно невозможная картина: узкий коридор, уходивший вперед и затянутый шелком, как входная дверь дома-дуба. Крошечные источники света, размером со светлячка, горели внутри матовых нитей, наполняя коридор мерцающим сиянием. Саймон, который мог бы поклясться на святом Дереве, что за огромным дубом не было ничего, кроме других деревьев, сделал шаг назад, чтобы проверить, где мог прятаться коридор – быть может, он каким-то образом уходил в землю? – но Джирики взял его за локоть и вновь перевел через порог. Дверь за ними закрылась.
Их со всех сторон окружали сети из шелковой паутины, словно они двигались среди облаков и звезд. Странная сонливость все еще одолевала Саймона, каждая деталь казалась четкой и чистой, но он не знал, как долго они шли по мерцавшему проходу. Наконец они оказались на более открытом месте, в помещении, где пахло кедром и цвела слива, другие запахи Саймон определить не смог. Через минуту источников света стало меньше, и большую комнату наполнили длинные, трепетавшие тени. Время от времени стены потрескивали, как если бы они с Джирики находились в трюме корабля или внутри ствола дерева, более широкого, чем любое, что Саймон видел прежде. Он слышал звук медленно падавшей воды, подобный последним каплям бури, стекавшим по ивовым ветвям в водоем. Едва различимые очертания вдоль темных стен походили на людей – возможно, это были статуи, потому что они стояли совершенно неподвижно.
