Поднялся ветер, и дождь пошел сильнее. Если поначалу Мириамель нравилось просто идти рядом с красивым общительным графом вдоль палаток, вскоре ее возбуждение, вызванное уходом с корабля, стало проходить. Несмотря на толпу, узкие улочки Винитты казались печальными и серыми. Когда Аспитис купил венок из колокольчиков у торговца цветами и нежно надел его ей на шею, она лишь улыбнулась в ответ.
«Все дело в погоде, – решила Мириамель. – Ненормальная погода, превратившая лето в тоскливый серый туман, когда холод пробирает до самых костей».
Она подумала об отце, одиноко сидящем в своей комнате, холодное чужое лицо, которое он иногда носил, точно маску, все чаще и чаще в последние месяцы ее пребывания в Хейхолте.
«Холодные кости и холодные сердца», – пропела она, когда граф Эдне вел свой отряд по скользким от дождя переулкам Винитты.
«Холодные кости и холодные сердца
Лежат под дождем после битвы,
На холодном берегу возле озера Клоду,
Пока не протрубит Эйдон…»
Около полудня Аспитис привел их в таверну, где Мириамель почувствовала, что ее слабеющий дух начал оживать. В обеденном зале с высокими потолками благодаря трем большим очагам было тепло и весело, но одновременно они наполняли воздух дымом и запахом жарившегося мяса. Многие решили, что это подходящее место, где можно неплохо провести время в такую отвратительную погоду, и от балок отражались громкие голоса посетителей. Хозяин таверны и несколько его людей точно угорелые носились по всему залу, со стуком ставили на столы кувшины с пивом и вином и одним быстрым движением забирали монеты.
В дальнем конце зала находилась примитивная сцена, на которой мальчишка жонглировал в перерыве представления – ногами, единственными конечностями, что у него имелись, под громкие шутки посетителей подбрасывал в воздух палки – изредка он останавливался, чтобы забрать причитавшиеся ему монеты, брошенные зрителями на сцену.
– Вы проголодались, прекрасная леди? – спросил Аспитис.
Когда Мириамель смущенно кивнула, он отослал двух своих солдат, остальные бесцеремонно прогнали от стола сидевшую за ним семью. Вскоре пара солдат вернулись с жареной ногой барашка, хлебом, луком и щедрым запасом вина.
Полная чаша вина и мясо быстро согрели Мириамель, она обнаружила, что утренняя прогулка вызвала у нее изрядный аппетит. Полуденный колокол едва успел прозвонить, как ее тарелка опустела. Она уселась на скамейке поудобнее, стараясь сдержать недостойную леди отрыжку.
– О, начинается кукольное представление, – сказала она. – Мы можем его посмотреть?
– Конечно. – Аспитис великодушно взмахнул рукой. – Конечно. Но вы меня простите, если я с вами не пойду. Я еще не закончил трапезу. К тому же пьеса будет про Усириса. Надеюсь, вы не посчитаете, что выказываю неуважение, но я видел таких пьес более чем достаточно – ведь я живу почти на коленях у Матери Церкви – и во всех вариациях, от великолепных до самых жалких. – Он повернулся к своим людям и показал, чтобы они ее сопровождали. – Не самая лучшая идея для хорошо одетой благородной леди оказаться без защиты в толпе.
– Я уже поел, – заявил, вставая, Кадрах. – Я также пойду с вами, леди Мария. – И монах последовал за охранниками Аспитиса.
Пьеса была в самом разгаре. Зрители, в особенности дети, верещали от восторга, когда куклы прыгали и колотили друг друга палками. Мириамель также посмеялась, когда Усирис обманул Крексиса, заставив его наклониться, после чего отвесил пинка злому императору, но скоро ее улыбка потускнела. Вместо обычных рогов у Крексиса было нечто, похожее на корону из оленьих рогов. Она не могла понять, по какой причине это вызвало у нее тревогу. И еще в голосе Усириса она уловила отчаянные, панические интонации, а нарисованные глаза куклы казались невыразимо печальными. Мириамель повернулась и обнаружила, что на нее мрачно смотрит Кадрах.
– Значит, мы строим маленькие плотины, – сказал монах, и его голос почти заглушил шум толпы, – пока вода вокруг поднимается все выше и выше. – Он сотворил знак Дерева на груди, перед своим серым одеянием.
Прежде чем Мириамель успела у него спросить, что он имел в виду, вой толпы привлек ее внимание к сцене. Усириса поймали и повесили ногами вверх на Дереве Казни, и его деревянная голова раскачивалась взад и вперед. Пока Крексис Козел толкал беспомощного Спасителя, из темноты появилась кукла в рваных обрывках красно-оранжевой ткани и начала жуткий танец, тряпки развевались, словно она горела. Ее голова была черной, лишенной лица шишкой, в руке она держала маленький деревянный меч цвета земли.
– А вот и Огненный танцор, который бросит тебя в темную землю! – заверещал Крексис.
Император станцевал короткий радостный танец.
– Я не живу по законам меча, – ответил кукольный Усирис. – Меч не причинит вред богу внутри меня, потому что есть тишина и мир. – Мириамель показалось, что эти слова произнесли неподвижные губы куклы.
– Тогда ты замолчишь навсегда и будешь поклоняться своему богу, превратившись в отдельные куски! – триумфально закричал император, когда лишенный лица Огненный танцор начал наносить удары мечом.
Смех и крики толпы стали громче, такие звуки издают охотничьи псы, когда кого-то убивают. У Мириамель закружилась голова, словно у нее неожиданно началась лихорадка. Она почувствовала, как в ней растет страх, и отвернулась от сцены.
И обнаружила, что Кадраха нет рядом.
Мириамель повернулась к стражнику, который находился с другой стороны. Солдат, увидев вопрос в ее взгляде, сразу принялся искать монаха. Его нигде не было.
Поиски внутри таверны, которыми занялись Аспитис и его люди, успеха не принесли. Граф направил маленький отряд на «Облако Эдны» по продуваемым ветрами улочками острова, а его настроение вполне соответствовало разгневанным небесам. Он молчал всю дорогу до корабля.
* * *
Рыбак Синетрис окинул незнакомца взглядом с головы до ног, тот был на целую голову выше его, широк, как ворота, и насквозь промок под дождем, который стучал по навесу лодки. Синетрис взвесил преимущества и недостатки необходимости медленно обогнуть по кругу незнакомца и выбраться из своего крошечного укрытия, чтобы спросить его, что тому нужно. Недостатки не вызывали сомнений: день выдался такой, что даже самые закаленные дрожали у огня, и все благодарили Бога за существование крыши над головой. Кроме того, навес принадлежал лично Синетрису, и он считал ужасно несправедливым, что ему придется выйти наружу, чтобы незнакомец мог рычать, чавкать и дышать теплым воздухом, в то время как сам рыбак будет страдать под ударами бури.
Однако преимущества также были очевидны. Если он окажется снаружи, Синетрис сможет убежать, спасая собственную жизнь, если этот тяжело дышавший безумец станет опасным.
– Я не понимаю, что вы говорите, святой отец. Сегодня лодки не отплывают. Вы же видите, что происходит. – Синетрис указал на стену косого дождя – таким сильным был ветер.
