Никто ей не поможет. Добрых людей, таких как Саймон и тролль или милый старый герцог Изгримнур, не было рядом, или они ничего не могли для нее сделать. А теперь и Кадрах ее бросил.
Должно быть, какие-то качества отталкивали от нее других людей, тоскливо размышляла Мириамель, как пятно, вроде темных образований на белых каменных каналах в Мермунде, спрятанных под водой до тех пор, пока не начинался отлив. Или дело вовсе не в ней, а в окружавших ее душах, не желавших выполнять свои обязательства, легко забывавших о своем долге по отношению к молодой женщине.
А как насчет золотого графа Аспитиса? У нее не было оснований считать, что он окажется более ответственным, чем остальные, но он хотя бы о ней заботился. По крайней мере она была ему зачем-то нужна.
Может быть, когда все закончится и ее отец изменит мир, как желает его извращенный разум, она сможет найти для себя дом. Она будет счастлива в маленькой хижине у моря и с радостью сбросит королевское происхождение, как змея старую кожу. Но что делать до тех пор?
Мириамель перевернулась и уткнулась лицом в грубое одеяло, чувствуя, как движется кровать вместе с кораблем в мягких, но могучих объятиях моря. Слишком много всего, слишком много мыслей, слишком много вопросов. Она чувствовала собственное бессилие. Ей хотелось только одного – чтобы кто-то ее обнял и защитил и через некоторое время она очутились в лучшем мире.
Она плакала тихо и беспокойно, дрейфуя на грани сна.
Прошел день. Мириамель лежала в темноте своей каюты, погружаясь в сон и вновь всплывая на поверхность реальности.
Где-то наверху впередсмотрящий прокричал о закате; больше до нее не доносилось никаких звуков, если не считать приглушенного плеска волн и далеких криков морских птиц. Корабль практически опустел, почти все матросы сошли на берег, чтобы провести вечер в Винитте.
Мириамель не удивилась, когда дверь ее каюты тихо открылась и кто-то присел на кровать.
Палец Аспитиса скользнул по ее лицу. Мириамель отвернулась, ей хотелось натянуть на себя тени, точно одеяло, хотелось снова стать ребенком, жить на берегу океана, еще не знавшего килп, океана, волны которого очень редко вздымались из-за шторма и всегда успокаивались с золотым восходом солнца.
– Миледи… – прошептал Аспитис. – Мне очень жаль, что с вами так дурно обошлись.
Мириамель ничего не ответила, но его голос стал утешительным бальзамом для тяжелых мыслей. Аспитис снова заговорил, стал рассказывать о ее красоте и доброте. В лихорадочной печали слова не имели ни малейшего смысла, но они звучали нежно и убедительно. Мириамель чувствовала, что начинает успокаиваться, как испуганная лошадь. Когда он скользнул под одеяло, она ощутила его кожу рядом со своей, теплую, гладкую и твердую, что-то прошептала, протестуя, но тихо, без особой убедительности: в некоторой степени происходящее казалось ей проявлением доброты с его стороны.
Его губы коснулись ее шеи. Руки Аспитиса путешествовали по телу Мириамель со спокойной уверенностью хозяина, словно он имел дело с прелестной вещицей, которая принадлежала лишь ему. Из глаз Мириамель снова полились слезы. На нее навалилось одиночество, и она позволила ему себя обнять, но не могла ничего не чувствовать от его прикосновений. В то время как часть ее желала только, чтобы он ее обнимал, дарил успокаивающее тепло, тихую гавань вроде той, где сейчас стояло на якоре и легко покачивалось «Облако Эдны», и его не тревожили бури, что бушевали в великом океане, другая ее часть хотела вырваться на свободу и безумно бежать навстречу опасности. А еще, где-то глубоко внутри, пряталась другая тень, тень темного сожаления, привязанная к ее сердцу железными цепями.
Тонкий луч света, падавший из щели в дверном проеме, вспыхнул в волосах Аспитиса, который прижался к Мириамель. А что, если кто-то войдет? На дверях не было засова. Она начала сопротивляться. Он неправильно понял причину ее страха и стал шептать успокаивающие слова о ее красоте.
Каждый локон его волос был необычным и разным, как дерево. Его голова казалась лесом, темные очертания тела высились над ней, точно далекая гора. Мириамель тихо заплакала, не в силах противиться неумолимости.
Время скользило в тенях, и Мириамель казалось, что ее куда-то уносит сильное течение. Аспитис снова заговорил.
Он любил ее, доброту, разум и очарование.
Его слова, подобно ласкам, были слепыми, но воспламеняли. Мириамель не волновали комплименты, но она чувствовала, как ее сопротивление растворяется перед его силой и уверенностью. Он заботился о ней, хотя бы немного. Он мог спрятать ее в темноте, закрыть, точно плащом. И она исчезнет в глубинах надежного леса, пока мир снова не станет нормальным.
Корабль тихонько покачивался на волнах.
Он защитит ее от тех, кто может причинить ей вред, сказал он. Он никогда ее не бросит.
Наконец Мириамель ему отдалась. Она ощутила боль, но были еще и обещания. Она ни на что большее не рассчитывала. В некотором смысле этот урок мир уже ей преподал.
* * *
Полная новых странных ощущений, не испытывая удовлетворения ни от одного из них, Мириамель тихо сидела за обеденным столом напротив Аспитиса и возила вилкой еду по тарелке. Она не понимала, зачем граф заставил ее прийти и находиться с ним в этом ярко освещенном свечами помещении. Не понимала, почему совсем не чувствовала влюбленности.
В дверь постучал, а потом вошел солдат.
– Мы поймали его, милорд, – сказал он.
Его удовлетворение относилось к исправленной ошибке, которую они допустили ранее, когда монах сумел сбежать. Мириамель, сидевшая напротив графа Аспитиса, напряглась.
Солдат отступил в сторону, и два его товарища втащили Кадраха, который висел между ними. Монах с трудом держал голову. Возможно, они его избили? Мириамель почувствовала жалость и тошноту. В каком-то смысле она рассчитывала, что Кадрах исчезнет и она больше его не увидит. Когда Кадраха не было рядом, ненавидеть его становилось заметно легче.
– Он пьян, лорд Аспитис, – сказал солдат. – В стельку. Мы нашли его в «Уже с перьями», в восточной части доков. Он купил себе место на торговом корабле из Пердруина, но напился и проиграл его.
Кадрах поднял затуманенный взор, и его лицо исказила гримаса отчаяния. Даже со своего места за столом Мириамель чувствовала запах вина.
– Я бы его от-тыграл, да. От-тыграл бы. – Он покачал головой. – Может, и нет. Удача ушла. Вода стала подниматься…
Аспитис встал, обошел стол, протянул руку, взял монаха за подбородок и сжал его сильными пальцами так, что у Кадраха покраснели щеки. Он заставил его поднять голову, и их взгляды встретились.
Граф повернулся к Мириамель.
– Он уже поступал так прежде, леди Мария?
Мириамель беспомощно кивнула. Она бы очень хотела оказаться сейчас в другом месте.
– Так или иначе.
Аспитис вновь посмотрел на монаха.
