- Хорошо, - наконец глухо выговорила Арина, - я попробую.
ГЛАВА 16. Допрос с пристрастием
Пальцы все еще скручивало, как если бы он продолжал сжимать тонкую шейку. Такую нежную, хрупкую, такую… Лживую! Ярость клокотала внутри, грозясь вылиться в нечто безобразное, чудовищное. Похлеще, чем легкое удушение чертовой девчонки. Именно «легкое»! Если бы он хотел убить, ему не потребовалось бы больше секунды.
Свернуть шею очень просто.
Нет, он не собирался обрывать ее жизнь, хоть в его собственной почти не осталось смысла. Он хотел заглянуть в ее серые, обманчивые глаза. Они казались туманными, загадочными, но только до того момента, как он понял, что в мерцающих глубинах жидкого серебра таятся смертоносные клинки, смазанные ядом предательства.
«Все-таки тварь…»
Так он сказал, верно? Но имел ли он в виду ее, вот в чем вопрос? Подозрения оправдались, все встало на своим места, но только ли ее вина в произошедшем?
Карина. Вот эта точно была тварью, с нее все началось, с ее неугомонного желания выделиться, превзойти родителей Олеси. Бывшая лаборантка, долго и упорно трудившаяся для достижения цели. Достойно восхищения, если не принимать во внимание саму цель. УКР. Безумно гениальная, или гениально безумная разработка? Однофигственно. Мерзкая, противоречащая всем законам и нормам морали. Какая там профессиональная этика?! Ничего общего.
Еще и эксперименты над собственной «племянницей». Она же ее, по сути, на убой растила. Тщательно отслеживая и измеряя все результаты своих изысканий. И все это под соусом помощи. Сперва после смерти родителей Олеси, а потом, якобы, для защиты от Двуликих. Вот чем ей не угодили ликаны? Только тем, что сильнее? Откуда берется эта ненависть?
Философский вопрос. Почти такой же, как степень его собственной вины.
Он ведь с самого начала подозревал Арину. Присматривался, принюхивался, изучал. Вел себя, как… охотник, планомерно загоняющий жертву. Провоцировал, подгонял и тоже «изучал реакции». Пусть цели у него были благие, защита, в первую очередь, но разве это меняет полярность? Уподобиться тем, кто утверждает, что цель оправдывает средства? Тогда, чем он лучше Игнашевой-старшей? Она ведь тоже была уверена, в том, что ее цели благие. Для кого-нибудь.
Дуализм, все то же пустое философствование. Существует объективная реальность и она такова, что Карина мертва, а все улики указывают на Арину. Так почему же он еще не доложил обо всем Старейшинам? Почему медлит?
УКР. Все дело в нем, не может быть иначе. Все в Альфе восстает против навязанного чувства, против подчинения чужим желаниям, если только… Если только это не желания пары. Нет, не смог бы он свернуть ее шейку, даже если бы очень захотел. Руки бы не сжались с достаточной силой, мышцы превратились бы в желе. Волк разорвал бы изнутри, но не позволил.
Он уже признал ее парой.
Кошмар, чудо, наваждение, как не назови, суть едина – они уже связаны и Первая Метка лишь символ, не более. Вторая и Третья последуют, чтобы не произошло. Вот она иссушивающая разум правда, вот проклятый УКР и его последствия! Разумом он понимает, что все улики против девушки с вишневыми волосами, но разум в меньшинстве. Тело, душа, зверь – они едины в своем стремлении защитить, присвоить, заявить права.
Поэтому ему нужно держаться подальше, как можно дальше. Пусть допросы ведет Конрад, он ему доверяет, как себе. Больше, чем себе. Сейчас, так точно!
Пальцы скручивает вовсе не от желания задушить, а прикоснуться. К голой коже. К острой скуле. Стереть слезинку.
Гребанный стыд! Он ее душил, а она даже не сопротивлялась! Смотрела на него своими огромными глазищами, в которых блестели непролитые слезы, но даже не делала попытки разжать ладони на горле! Покорность? Хрен там было! Его Ариша покорной никогда не была и не будет. Не покорность то была, не смирение, а… удивление с ноткой разочарования.
Он подвел. Конечно же, он подвел! Кто же еще? Если бы он не играл в контрразведку, если сразу взял ее в оборот, поговорив начистоту, ничего бы не случилось. Он бы смог ее убедить отказаться от «Освобождения», от задания, Игнашева была бы жива, а на нем не висел бы неподъемный груз вины. Перед Кариной, что находилась под его протекцией. Перед всем сообществом Двуликих, что так и не дождались ценных сведений. Перед Ясной, что он терроризировал из-за собственного сумасшествия и, что самое печальное, продолжает, но уже из-за неспособности завершить начатое.
Это он, он предал всех и сразу: Стаю, Старейшин, друзей, а главное себя и… Арину.
Основная вина перед ней, всегда будет перед ней.
- Макс? Опять медитируешь на воду?
Злиться на подначку не было никаких сил, тем более что друид прав, как обычно. Сидит на лесной поляне, смотрит на мирное течение реки, надеясь на что? На то, что она унесет его беды в своих водах?
- Можно и так сказать, - пожал плечами волк. – Как она?
Он не мог не спросить. Должен был знать.
- Нормально, учитывая обстоятельства. Даже поела.
- Хорошо, - кивнул ликан. – Она… призналась?
И это он должен был знать. Не хотел, боялся, но не имел права не знать.
- Нет, - мотнул головой рыжий, - но…
- Что?
- Она готова поговорить. С тобой.
- Со мной? После того, как я ее чуть не убил?
- Мы оба знаем, что это не так.
Ликан недоверчиво хмыкнул:
- Она тоже так думает?
- Поверь мне, ее чувства отнюдь не страхом окрашены.
- Чувства? Черт, Конрад, давай не будем, а?
Разговор начал сворачивать куда-то не туда. Вернее, стал до боли напоминать беседу с Ариной, она тоже не хотела говорить об отношениях с Максом. Два слепца, но он не смеет указать им верную дорогу, потому что и сам рискует заблудиться.
- Хорошо, не будем. А о долге перед Стаей?
Слова упали на плодотворную почву. Вина распустилась новыми соцветиями.
- Чтобы выполнить свой долг я должен сдать ее Старейшинам.
- Или найти настоящего убийцу.
Тихие слова, спокойный тон и надежда бросила тень на сорняк вины.
- Ты ей веришь?
- Да, - без колебаний. – Поговоришь с ней?
Всплеск радости от того, что он ее увидит. Страх, что в глазах ее вопреки сказанному отразиться ужас. Злость на себя. Беспомощность. Коктейль, из которого может родиться только одно слово:
- Да.
Арина встретила его совсем не так, как он опасался.
Осунувшееся лицо и лихорадочно блестящие глаза. В них, действительно, не было страха, упрека, ничего такого. Только решимость и робкая надежда, созвучная той, что крепла в его душе.
Ее страхи тоже не оправдались. В жадном взгляде не было ничего, что говорило бы о ненависти. Усталость, с ноткой отчаянья, и море… чего-то такого, что заставило мурашки поднять штандарты и маршем пройтись по спине до самой Метки, чтобы там осесть горячим комком.
