– Хелло, Делла, какие новости?
– Показания Эллен Кэшинг назначены на десять часов утра. Вы
не забыли об этом?
– Нет.
– Здесь будут судебные репортеры и официальный нотариус для принятия
присяги Эллен Кэшинг.
– Ну а Дрейк?
– Боюсь, что он провел скверную ночь. Вчера он звонил по
телефону этому жулику Аттике и спросил, во сколько ему обойдется компромисс.
– Ну и чего же он добился?
– Аттика ответил, что он обойдется вам обоим ровно в двести
пятьдесят тысяч долларов, и бросил телефонную трубку.
– Естественно. Ты можешь себе вообразить, как он сейчас
горд, представляя в этом иске Эллен Кэшинг, а в уголовном процессе – Марион
Шелби. Он, конечно, не допустит сейчас никакого вмешательства посторонних. Этот
иск поддержит его в предстоящем процессе. В понедельник он выступит в суде в
защиту миссис Лэси, а Скотта Шелби выставит как самого гнусного предателя во
всем штате.
Зазвонил телефон, и Делла подняла трубку.
– Это Дрейк.
Мейсон взял трубку:
– Хелло, Пол!
– Не приветствуй меня сегодня, Перри. Вчера я был весел, но
сегодня тише воды, ниже травы. У меня такое чувство, что кто-то всунул
пневматическую заклепку в мой череп.
– Так плохо? – спросил Мейсон.
– И даже еще хуже.
– Согласно уведомлению сегодня ко мне в контору в десять
часов утра явится Эллен Кэшинг для дачи показаний под присягой.
– Это действительно так?
– Ты ведь не забыл о ее иске, не так ли?
– Забыл?! – воскликнул Дрейк. – В том-то и несчастье! Я пил
всю ночь напролет, чтобы забыть об этом, но ничего у меня не вышло.
– Позаботься вот о чем, Пол. У тебя ведь есть друзья среди
газетных репортеров, которые иногда оказывали тебе услуги?
– Да, есть, а в чем дело?
– Пустяки, просто мне кажется, что во время этого разговора
здесь у меня могут выясниться новые интересные подробности, относящиеся к
процессу Шелби. Они, возможно, заинтересуются этим.
– Черт возьми, Перри. Ты прав, и я рад, что ты подсказал мне
это. Сам бы я не додумался.
– Позвони своим друзьям, Пол. У меня маленькое помещение, и
я могу пригласить не более двух репортеров. Пригласи тех, кто оказывал тебе
услуги. На этот раз ты, возможно, расплатишься с ними.
– Спасибо, Перри. Начало в десять часов?
– Правильно.
– О’кей! Времени осталось немного, но я позвоню им сейчас
же.
Едва Мейсон повесил трубку и повернулся к Делле, чтобы
сказать ей что-то, как дверь открылась и появилась Герти.
– С добрым утром, мистер Мейсон! – сказала она. – К вам
пришел мистер Аттика из фирмы «Аттика, Хокси и Мид».
– Сейчас еще нет десяти, – ответил Мейсон.
– Он сказал, что специально пришел немножко раньше, так как
хотел побеседовать с вами наедине.
– Хорошо, пусть войдет.
Джордж Аттика был рослым, но слегка сутулым мужчиной с
серыми глазами, которые никогда не выдавали мыслей своего хозяина. Ему было
около пятидесяти лет; волосы у него уже поседели. Он обладал звучным, низким,
хорошо поставленным голосом оратора. У него были хватка и живой ум.
– Боюсь, что зря я сорвался, беседуя с мистером Дрейком
вчера вечером, – вкрадчиво начал он.
– Извинения принимаются в любое время. Садитесь.
Аттика сел, взглянул на Деллу и многозначительно откашлялся.
– Все в порядке, – сказал Мейсон, – она останется здесь.
– Хорошо. Я собираюсь написать всю историю Марион Шелби и
опубликовать ее в воскресных газетах. Эта история полна драматизма и затронет
чувствительные струны в сердцах женщин всего мира, тех женщин, которые отдали
все, что имели, мужьям, обещавшим любить и лелеять их до конца жизни.
– Вы, очевидно, думаете произвести такое же впечатление и на
присяжных в суде? – спросил Мейсон.
– Не говорите со мной в таком тоне, – с упреком сказал
Аттика, – это вовсе не подходит вам.
– Мне безразлично, что вы считаете подходящим или не
подходящим для меня, – ответил Мейсон. – Слава богу, я прожил свою жизнь так,
что могу делать все, что захочу.
– Приятная и очень интересная философия. Но я хочу
поговорить с вами о человеке, по отношению к которому у вас есть определенные
моральные обязательства.
– В самом деле?
– Я так полагаю. Она солгала вам, и вы имеете полное право
сердиться. Но поймите и ее: она молода, неопытна и страшно испугана. К тому же
не понимает, что единственный ее путь к спасению заключается в откровенном
признании. Она думает, что, рассказав всю правду, погубит себя, тогда как на
самом деле это спасет ее. Когда станет известно все, ее оправдают, именно это я
и скажу присяжным в суде.
– Очень интересно, – сказал Мейсон, – но нет ни малейшей
необходимости обращаться с этим ко мне. Поберегите все эти слова до судебного
заседания.
– Я говорю вам об этом потому, что это будет иметь огромный
общественный резонанс. Пока она лжет, процесс носит один характер, но как
только она сознается – все женщины мира встанут на ее защиту.
– Объясните, при чем здесь я? – спросил Мейсон.
– Вас это, несомненно, касается.
– Вы рассказываете занятные истории и, очевидно,
коллекционируете их, я же этим не занимаюсь.
– Мне представляется, что для вас это прекрасный случай
восстановить свой престиж. Все будут уверены, что вы, изобличая окружного
прокурора в незаконных беседах со свидетелями обвинения, сознательно скрыли
собственные планы, приготовив для суда и присяжных совершенно неожиданный
сюрприз.
– Перестаньте говорить обиняками. Чего вы хотите от меня?
Чтобы я поддержал вашу версию, не так ли?
– Или хотя бы не возражали против нее.
Мейсон задумался и долго молчал.
– Аттика, я не могу опровергнуть вас, не нарушив при этом
доверия моей клиентки, а я этого делать не собираюсь. Я никому не скажу о том,
что мне говорила или чего не говорила моя клиентка. Таковы мои принципы.
Аттика расцвел:
– Это вполне удовлетворяет меня, мистер Мейсон. А теперь,
поскольку вы доказали способность к широкому мышлению, я считаю, что могу
приступить к переговорам, касающимся компромисса по поводу вашего конфликта с
миссис Лэси. Это был просто неудачный случай, простая ошибка. Думаю, что моя
клиентка откажется от своего иска на самых выгодных для вас условиях.
