Когда я подлетел к зданию, в котором работает Катя (она у меня трудится в отделе кадров небольшой компании – недавно туда устроилась), то окна в нем уже были темны. Опоздал! Я подошел к охраннику, курившему на крыльце. Спросил, не уезжала ли Катя. «Да, – ответил он. – За ней какой-то мужик приезжал. На мотоцикле. Он и увез». Услышав это, я сжал пальцы в кулаки. Опять это чертов Глеб! Сомнений в том, что это он, не было. Найду – урою! Я и, прыгнув за руль, рванул домой.
Когда я вернулся… нет, точнее так: когда я ворвался домой, распахнув железную дверь так, что та едва не вылетела из проёма вместе с коробкой, моя Катя преспокойно кашеварила на кухне. Она, услышав грохот, вышла посмотреть, что стало его причиной. Увидев меня, улыбнулась:
– Привет, Ёжик. Ты чего шумишь?
– Да вот, хотел узнать, какого чёрта тебя этот урод подвозит на своей грёбаном мотоцикле?! – выпалил я, скидывая обувь и вешая куртку. Так сильно «постарался», что петлю выдрал. Швырнул в запале одежду на пол.
– А что в этом такого? – спокойно, словно не замечая мой психоз, спросила жена. – Я никогда не каталась на байке, он предложил, я согласилась.
– Ничего, что тебя чужой мужик подвозит, хотя есть я?
– Ты есть, конечно. Но тебя не было. Я подождала, а потом смотрю – Глеб подъехал. Очень любезно предложило подвезти домой.
– И ты так просто согласилась?! – почти крикнул я.
– Не повышай на меня голос, – спокойно, но с железной ноткой в голосе сказала Катя. – Да, согласилась. Потому что это обыкновенная вежливость. С его стороны и с моей.
– Ты что, Катюша, вообще не понимаешь, что происходит?! – спросил я, постаравшись не орать, чтобы моя благоверная не замкнулась. Обидится если, – потом слова не вытянешь.
– Что же происходит? Просвети.
– Да он тебя соблазнить пытается!
Повисла пауза, а потом Катюша звонко рассмеялась, уходя от меня на кухню. И там продолжила переливаться серебряным колокольчиком. Я обожаю её смех, такой милый и веселый. Но не теперь. Мне совсем было не весело. Подняв чертову куртку, я кое-как присобачил её на крючок и пошёл за женой. Позади послышался хлопок. Куртка наплевала на мои действия и свалилась обратно. Даже она бесит сегодня! И пусть валяется!
Катя продолжила варить суп, как ни в чем ни бывало. Смеяться перестала, и теперь… напевала песенку! Я отчетл услышал:
– Фантазёр, ты меня называла
Фантазёр, а мы с тобою не пара
Ты умна, ты прекрасна, как фея
Ну, а я, я люблю всё сильнее...
О ком это она?! Я сжал кулаки. Нет, пора мне разобраться с этим байкером, мать его душу так! Я развернулся и сделал шаг к выходу, но Катя вдруг прервала своё песенное мурлыкание и сказала жестким голосом:
– Стоять.
Я замер.
– Куда собрался?
– Рожу ему пойду начищу. Чтобы к моей жене не приставал.
– Никуда ты не пойдешь.
– Нет, пойду.
– Лишу сладкого на неделю.
Я сделал ещё шаг.
– На месяц! – прозвучало требовательное.
Я остановился, словно в стеклянную стену упёрся. Медленно повернулся.
– Это ты мне говоришь? Меня собираешься наказать за этого… козла?
– Во-первых, он не козел, а Варвар. Ну, или Глеб, кому как нравится, – сказала Катя строгим голосом. – Во-вторых, не за него, а за твоё глупое поведение. Человек меня по-соседски подвез, ты из этого устраиваешь истерику. Не будь бабой, Ёжик!
Я вдруг поник. Устал сражаться. С моей Катюшей ни одну битву таким способом не выиграть. То есть нахрапом, удалью молодецкой. Это крепкий орешек.
– Катя, но ты понимаешь, что он тебя пытается…
– Чушь, – прервала меня жена. – Никто ничего такого не делает. Ты все выдумал сам. Нафантазировал Бог знает что, да в это же и поверил. Знаешь, ты кто?
– Кто? Твой муж.
– Муж, это понятно. Ты – Хлестаков!
– Это который?
– Тот самый, из «Ревизора» Гоголя. Он придумывал, да сам в это и верил потом, – сказала Катя. Подошла, взяла за руки, посмотрела в глаза. – Ну же, Ёжик. Не сходи с ума. Никто меня не пытается у тебя украсть. Я и сама не дамся. – Улыбнулась. Поцеловала. Я было ухватил её за упругую попку, но получил по ладони. Пришлось убрать. – Не мешай, иначе супа не будет.
– Но ты мне обещай больше с ним не ездить, – сказал я.
– Опять за своё?
– Это опасно. Мотоциклы – очень опасно, – я поправился.
– Хорошо, не буду. А в шлеме можно? – иронично спросила жена.
– Катя!
– Ладно-ладно, варю суп, – и она отвернулась. Тут же послышалось:
«Всё я выдумал сам,
Потому что был слеп непроглядный туман,
Непроглядный туман, и невыпавший снег
Песню нежных сердец
Под аккорды дождя, и счастливый конец,
И счастливый конец, и, конечно, тебя...»
Я пошёл в прихожую. Куртку поднял. Затем принял душ, вкусно поужинал. Один, потому что у Катюши есть особенность: пока готовит, пробует пищу, а потом у неё аппетит пропадает. Но зато посидела со мной, составила компанию. С наполненным животиком, словно кот, я отправился в гостиную, чтобы поваляться на диване. На меня навалилось удавство – состояние удава после принятия пары кроликов.
Но едва я разложил бренное тело, как телефон заорал голосом Тиля Либермана:
«Deutschland – mein Herz in Flammen
Will dich lieben und verdammen
Deutschland – dein Atem kalt
So jung, und doch so alt
Deutschland!»
Я сразу понял, кто звонит – это Макс. Специально поставил на него такую мелодию, чтобы всегда знать и брать трубку – партнер как-никак.
– Здорово, дружище! – вальяжно ответил. И тут же услышал:
– Серый! Бегом в автосервис! У нас пожар! – и бросил трубку.
Я, позабыв о домашнем уюте и горячем супе, располагавшем к поваляться и понежиться, стал стремительно натягивать джинсы. Затем выскочил в прихожую, содрал куртку.
– Ты куда? Что случилось? – встревоженно спросила Катя, выходя с кухни, где мыла посуду. Знаю: терпеть не может это занятие, потому уже обещал ей посудомойку в следующем месяце купить.
– Макс звонил. На работе пожар.
– Господи, – сказала Катя, побледнев. – Никто не пострадал?
– Пока не знаю, – ответил я. – Жди звонка! – и рванул из квартиры.
Не помню, как домчался до автосервиса. И когда подъехал, там уже стояли две ярко-красные машины, а вокруг суетились пожарные. Я попытался пробиться внутрь, но меня остановил полицейский из оцепления. На мои слова, что я совладелец этого здания, ответил: «Не мешайте пожарным. Там опасно». Я растерялся. И как быть теперь? Хорошо, увидел Макса. Тот стоял неподалёку и хмуро наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди. Языки пламени отражались на его каменном лице.
