Мне было ужасно жаль Воробышка, но я не знал, как её утешить. Сам ведь оказался не в лучшем положении: у меня пропал лучший друг. Сразу после того, как я уличил его в предательстве. Выходит, мы оба практически единовременно лишились самых близких друзей. Но, по крайней мере, у нас остались мы, наша маленькая семья, и я, когда ехали обратно на такси, крепко прижал к себе Воробышка и не отпускал, слушая, как она тихонько плачет, роняя на меня слёзы.
Домой мы приехали, приняли душ и сразу пошли спать. Но погрузиться в сладкий сон мне в ту ночь удалось далеко не сразу. Катюша вдруг сказала:
– Серёжа, давай родим малыша. Не будем ничего больше ждать, ладно? Я карьеру хотела строить, но, видимо, не судьба.
– Судьба, Воробышек, конечно судьба! – ответил я. – Просто нужно подождать немного, и всё нормализуется.
Вместо ответа она сделала то, чего я не ожидал прямо сейчас: просунула руку под одеяло, скользнула под резинку трусов и положила свою мягкую лапку мне на член, который тут же начал подниматься. Обожаю это ощущение: прохладной Катюшиной ладошки на своем горячем органе. Который, кстати сказать, стал распаляться буквально сразу, набухая и поднимаясь. И моя чудесная маленькая жена прекрасно знала, что делать дальше: она стала водить мягкой кожей вверх и вниз, ничего не сжимая, а просто одними прикосновениями заставляя меня возбуждаться всё сильнее.
Я повернулся на бок и принялся целовать свою нежную малышку, стараясь сделать так, чтобы она поскорее избавилась от горечи разочарования. Чтобы этот вечер запомнился ей нашими прикосновениями и ласками, полными неизбывной нежности, а не всем, что мы услышали там, в чужом доме. Потому я поспешил покрыть тело Катюши поцелуями, спускаясь все ниже – туда, где под маленьким гладким холмиком, с которого спускается тонкая ложбинка, скрывается её сладкое лоно, пахнущее ириской.
Обожаю, когда Катюша первой из нас испытывает оргазм. Схожу с ума, оказываясь в эти мгновения с головой, зажатой между её бёдрами. Когда электрические разряды пробегают по хрупкому телу Воробышка, она сжимает ноги как можно сильнее, но мне совсем не больно. Я лишь убираю язык и губы, чтобы не сделать больно: на несколько секунд влагалище и клитор моей малышки становятся безумно чувственными, и если к ним прикоснуться, ей уже станет неприятно.
Потому я жду, ничего не слыша, поскольку уши мои закрыты её влажной горячей кожей, пока схлынет эта волна, и Катюша снова будет готова к продолжению. На этот раз я, поднимаясь наверх, направляю в неё член. Ввожу медленно, ощущая каждым сантиметром члена, как его поглощает что-то узкое, горячее и пульсирующее. Воробышек умеет сжимать там мышцы, придавая моим движениям новые ощущения, словно рукой кто-то удерживает фаллос, а потом отпускает.
Мы занимаемся любовью, и когда наступает момент, я кончаю в Катюшу, обильно изливаясь в её пещерку. И, возможно, совсем скоро это даст свой волшебный результат. А пока, испытав наслаждение, шепчу Воробышку в ушко, как сильно я люблю её. Больше всех на свете. И это правда. Никому и никогда до неё (и надеюсь, что больше не придётся) я не произносил этих слов искренне. Хотя и до Катюши у меня были, конечно, девушки.
Но любить… Нет. С Воробышком это впервые. И я продолжаю медленно двигаться в ней, ощущая, как минуту спустя мой слегка притомившийся боец снова начинает готовиться ко второму наступлению. Катя улыбается. Она уже ощутила, как внутри неё я наливаюсь мужской силой, и целует в губы, проводя по ним языком. Обожаю, когда моя милая так делает. И ведь знает прекрасно: это заводит мою сущность ещё сильнее!
Вот уже я снова на коне и с высоко поднятым флагом спешу вдаль, где меня ожидает прекрасная принцесса в высоком белокаменном замке. Только никаких драконов на пути нет, я промчусь через эту равнину вольным ветром, чтобы потом, гарцуя, триумфально въехать в крепость, которая, если честно признаться, сдалась мне уже давно. Но она ведь женщина, ей пококетничать нужно, и мы продолжаем играть, стирая грани между наслаждением и реальностью.
Это – главное в сексе, и Катюша мне однажды так и сказала: «Знаешь, Ёжик, что я хочу? Чтобы когда мы занимаемся любовью, то потерялись во времени и пространстве. Чтобы непонятно было, кто мы и где находимся, и вокруг – только наслаждение, растворенное в воздухе, как особенный аромат». Я не сразу понял это. Но однажды, когда ласкал киску Воробышка, пока она проводила указательным пальчиком по клитору, стимулируя его, вдруг поймал себя не мысли, что не понимаю, где нахожусь. Потерялся, и это оказалось так замечательно! Тут до меня и дошло, каково это – раствориться в любви.
Вот и теперь я чувствую то же самое. Ничего не слышу и не вижу вокруг, кроме неё, моей Катюши. Ощущаю её запахи, кожу, мягкость и упругость одновременно. Там, внизу, где кисельные берега её влагалища наполнены негой и сладостью, приглашая в новое увлекательное путешествие в горячую пещерку, всё такое мягкое. А если подняться чуть выше, то маленькие соски Воробышка торчат в разные стороны, и стоит прикоснуться к ним кончиком языка, как по телу любимой пробегают мурашки.
Это одного из моих любимых достижений – делать так, чтобы Катюша кончала от прикосновений к её бюсту. Получилось такое у меня случайно: однажды она была в позе наездницы, и я взял её груди в ладони, сблизил, а потом начал проводить по ним языком, быстро, от одного к другому. И Воробышек сначала набрала в легкие воздуха, и я сначала не понял, что происходит, но потом она вдруг вскрикнула и повалилась на меня, замерев.
– Ёжик! Ну ты… даёшь!
– Это не я даю, а ты, солнышко, – шутливо ответил я.
– Никогда ещё так не кончала.
– Как, милая?
– От стимуляции груди, вот как. Ты… гений! – и она чмокнула меня в нос.
С тех пор я нашел, как дарить своей Катюше новый вид удовольствия, и теперь всегда так поступал, стоило ей забраться на меня сверху. Но не сегодня. Я дважды излился в любимую, но мы не меняли миссионерской позиции, поскольку этой ночью у нас был не сексуальный марафон. Мы подарили друг другу мощное успокоительное средство, и потом, когда оба разрядились, легли спать. Даже не пошли в душ, – не хотелось выбираться из-под теплого одеяла. Прижались друг к другу, – я к попке Катюши, как мне очень нравится, да и погрузились в сон.
На следующий день случилось то, чего я ну никак от своей Кати не ожидал. Когда я приехал домой, вымотанный до предела (прежде мы с Максом работали, теперь мне пришлось тянуть всё одному), Воробышек выскочила из кухни и радостно-возбужденно заявила:
– Ёжик! Я уволилась!
Я хлопаю глазами и усаживаюсь на табурет.
– Как? Почему? Зачем?
– Да пошли они все… куда подальше! – продолжает говорить Катя, и вижу по её лихорадочно сверкающим глазам, что решение далось ей очень непросто, и она глубоко переживает, но обратной дороги нет.
– Но ведь тебе очень нравилась эта работа.
– Ну и что? Посуди сам: они эту… Ольгу вместо меня назначили! И знаешь что?
– Нет.
