Вера ожидает нас, прогуливаясь вдоль здания гостиницы. Мы здороваемся, они с Катей здороваются, и неспешно идем в сторону ближайшего парка – одного из немногих, оставшихся в нашем городе. Был тут некий период бездумного строительства торговых центров. Их наделали столько, что некоторые до сих пор полупустые стоят, зато число парков и скверов заметно убавилось. Но этот парк сохранился каким-то чудом и теперь стал местом наших переговоров.
Собственно, сначала это даже не беседа, а очень эмоциональный рассказ Веры о том, как она поговорила по телефону с Глебом, договорилась увидеться с ним в ресторане «Бригантина». Как подошла, наблюдая почти полчаса со стороны, поскольку очень боялся быть изгнанной или оскорблённой. Но получилось всё как нельзя лучше: Глеб позабыл свои обиды, простил родную мать, и теперь они снова, как когда-то, очень близкие люди.
Слушая собеседницу, я не мог поверить, что такое в принципе возможно. Мне раньше казалось (особенно после первых столкновений с ним), что Глеб никогда не станет другим. Он – тупое агрессивное быдло, у которого нет ничего святого. Таким я увидел его и оценил в первое время нашего знакомства. Потом, правда, произошла цепь трагических событий, и я на некоторое время перестал им интересоваться. Но затем вдруг сосед сначала помог мне с Катей найти работу, протянув руку помощи в трудный момент, а теперь вдруг забыл про свою ненависть к матери и воссоединился с ней.
Что на него так сильно повлияло?! Мне казалось, люди не меняются. То есть, конечно, бывали редкие исключения. У нас в школе был мальчик, звали его Саша Сыров. Здоровенный лоб, очень агрессивный и глупый. В одиннадцатом классе он был почти под два метра ростом, с крупными волосатыми кулаками и грубым, прокуренным (в 16 лет!) голосом. Ни с кем не церемонился, всем хамил, а некоторых даже колотил. Правда, не сильно, чтобы из школы не вылететь. Но боялись его все, даже старшеклассники.
Через год после окончания университета я случайно увидел Сырова на остановке общественного транспорта. Он шел, одетый... в форму пограничника и выглядел при этом очень достойно. Строгий взгляд, умные глаза, вежливо поинтересовался у какой-то старушки, давно ли был автобус. Я был поражен. Такая метаморфоза! Был школьный хулиган, а стал военный, – «красивый здоровенный».
Вот и Глеб теперь в моём представлении совершенно изменился. И я не мог понять, что или кто на него так повлиял. Неужели моя скромная персона? Вряд ли. Особенным даром убеждения я не обладаю. Катюшу вон прошлый раз уговаривал купить литые диски для машины, чтобы сменить штампованные. Аргументы приводил. Она отказала. Мол, у нас и так все деньги на ремонт уходят, ипотеку и кредит, а ты тут придумал себе забаву. Будь я убедительнее, так уговорил бы. Ну, или если бы всё решал один. Но нет, у нас с Катюшей уважение, а не домострой.
– Я прекрасно помню своё обещание, – говорит Вера, закончив свой рассказ. Насколько я понимаю, многие вещи, которые нас с Катюшей напрямую не касаются, были собеседницей опущены. Что ж, имеет полное право. – И хочу спросить, куда вам перечислить деньги.
– Можно, я отвечу? - спрашивает меня Катюша. Киваю. Она же у нас главная по финансам. Моё дело – добывать мамонта, а ее, как в старые времена, - разделывать и решать, кому какой кусочек достанется, что сшить из лохматой шкуры и так далее. – Я думаю, что будет лучше, если вы передадите нам деньги наличными. Как это было с авансом. Дело в том, что у нас некоторое время назад возникли определенные проблемы с надзорными органами. Это когда был собственный бизнес. До сих пор на нас висят несколько неоплаченных штрафов, и если деньги поступят на счет в банке, их могут запросто заморозить.
– Безусловно, я сделаю так, как вам необходимо. Только мне нужно будет немного времени, чтобы снять средства и обналичить. Подождёте до завтра? - спрашивает Вера.
Мы киваем, с трудом сдерживая бурю восторга.
- И да, я хотела сказать: та сумма в 100 000 евро, которую я вам уже отдала, - это не в счет, а дополнительно к тому, что будет завтра.
– Не нужно... – пробую отказаться, но чувствую, как Воробышек очень чувствительно щиплет меня за спину. – Так торопиться, – пытаюсь выкрутиться. – Мы бы еще могли подождать.
– Вы – да, а я – нет, – улыбается Вера. – Мне хочется поскорее отблагодарить вас за огромную помощь. И это не просто помощь. Вы сумели восстановить мою жизнь. Внесли в нее смысл. Я вам за это очень-очень благодарна, - в порыве радости женщина обнимает нас поочередно, а потом вежливо прощается и уходит.
Мы смотрим друг на друга с Катюшей и улыбаемся. Внутри нас клокочет счастье. Восторг. Радость безумная просто. Все наши проблемы будут вскоре решены, и мы сможем наконец снова работать на самих себя, не испытывая этого мучительного чувства зависимости от других людей. Я же втайне от супруги еще вспоминаю, что деньги мне понадобятся для Германа, который расследует наши трагические «случайности». Поскорее бы уж он нашел, так ли спонтанно всё это произошло, или был чей-то злой умысел.
Мне важно всё узнать прежде, чем родится малыш, чтобы ничего не произошло такого, чего я потом себе простить не смогу. Катюша и ребенок – вот главные ценности моей жизни. И я обязан сделать так, чтобы им ничего не угрожало. Ни теперь, ни в будущем. А уж с такой суммой - 10 100 000 евро! - сделать это гораздо проще, чем на одну скромную зарплату.
Я не знаю, какими методами пользовался бывший майор по имени Герман, фамилию которого называть не хочу, поскольку такие люди, как он, не любят огласки, но они оказались эффективными. По крайней мере, он сам мне рассказал об этом, когда мы встретились в следующий раз. Случилось это ровно через месяц после того, как Глеб счастливо воссоединился со своей матерью. Я потому запомнил, что тот день перевел нас с Катюшей из разряда обычных наемных работников в категорию состоятельных граждан, у которых денег достаточно, чтобы безбедно существовать, не думая о том, вовремя выдадут зарплату или нет.
За эти четыре недели мы успели сделать многое. Закончили ремонт в квартире, оборудовав ее по последнему слову техники (наш новый холодильник, кажется, даже умеет решать задачки для пятого класса, но это неточно). Вот только уволиться с работы пока не решались. Помнили еще то отчаяние, которое нас охватило, когда мы оказались и без бизнеса, и без денег. Это сродни страху, которого натерпелись люди во время войны: каждый раскат грома им кажется началом обстрела.
Катя однажды рассказала о своей прабабушке. Та была маленькой девочкой, когда началась блокада Ленинграда. Вся ее семья погибла от голода, она же была чудом обнаружена в ледяной квартире и отправлена на «Большую землю». Но всю жизнь потом очень трепетно относилась к хлебу. Никогда его не выбрасывала, а когда кушала, то сгребала ладонью крошки со стола и отправляла в рот. Боялась, что он может внезапно кончиться, как это случилось в ту страшную осень 1941 года.
Вот и теперь мы, потихоньку тратя деньги, переданные нам Верой (прямо классика жанра – миллион в кожаном «дипломате»), никак не могли свыкнуться с мыслью, что этой крупной суммы достаточно, чтобы начать своё дело и покончить с пресловутыми штрафами. Но все же тратили, поскольку очень хотелось начать новую жизнь. Катя, например, давно мечтала о посудомойке, я – о большом мониторе для компьютера, и вместе мы – о том, чтобы сделать наш маленький мир комфортным. Потому на третьей недели, решившись, пошли в банк и погасили ипотеку с кредитом на машину, чем немало удивили менеджера. Она стала нам предлагать новые займы, но мы вежливо отказались. Хватит уже ощущать финансовое ярмо на шее.
