– Нет, уничтожить не могу, но создать защитный экран вокруг корабля получится.
– Действуй, – одобрила Стакката.
– Значит, мы в блокаде, – покачал головой Диез. – Матфей, надо попробовать передать информацию твоему отцу и попросить его помощи или совета. Октавия и Шаляпин не смогут вернуться, а мы здесь все равно что заложники.
– Василий, можешь связаться с Ачхором? – спросила командор.
– Матфей может, я помогу, – он протянул ему тонкую ручонку.
– Что я должен делать?
– Захотеть встретиться.
Матфей закрыл глаза, сосредоточился на угрозе, на страхе, на ожидании помощи… Ничего!
Он пробовал и пробовал, время утекало, подступала паника. Матфей разозлился на себя за бестолковость.
– Ну что я делаю не так?! – закричал он, перенося свое негодование на Василия.
– Ты не хочешь, – невозмутимо ответил он.
– Это я-то не хочу? Да я так хочу! Очень хочу! Даже высказать не могу, как сильно я хочу.
– Хочешь встречи или помощи?
– А есть разница?
– Ты должен хотеть встретиться, Матфей. Важно только это.
– Ладно, попробую еще раз, – не веря в успех, ответил бывший диверсант.
Он закрыл глаза. «Ачхор». Матфей впервые произнес это имя. В душе по-прежнему жила обида на отца, бросившего их с матерью. Это теперь он знает, что все было не так, но, по мановению волшебной палочки, чувства, нажитые годами, изменить невозможно.
«Отец, это я Матфей. Ты, наверное, волнуешься. Мы в блокаде. Василий не может уничтожить корабли, но ты не переживай, пока мы в безопасности». Он открыл глаза и похолодел. Теперь стало понятно значение фразы «душа ушла в пятки» – он находился один среди серого НИЧТО. Именно “ничто”: это было ни место, ни даже точка пространства или подпространства, ни кают-компания, ни дом на Земле и даже ни поляна какая-нибудь. Он просто висел во мгле, в которой не было ощущения пола под ногами. Заблудился, попал куда-то не туда, застрял между реальностями, так и погибнет в безымянной пустоте!
– Отец! – крикнул Матфей, леденея от ужаса, – где ты, я тебя не вижу!
С облегчением он заметил, что серый цвет начал медленно таять, постепенно становясь прозрачным, уже угадывались очертания комнаты, кабинета… Внезапно серое марево словно порвалось на куски, и Матфей, мгновенно забыв свои страхи, с любопытством уставился на стоящего напротив мужчину, удивительно похожего на того, с фотографии.
«Странно, – почему-то подумал Матфей, – он совсем не постарел, интересно, сколько ему сейчас лет?»
– Сын, – мужчина бросился ему навстречу и обнял. – Как же я рад тебя видеть! Какой ты взрослый!
Ачхор отошел на шаг назад, с улыбкой и тревогой рассматривая Матфея.
– Что у вас случилось? Мы потеряли связь, я опасался худшего.
– Худшее все еще может произойти.
Матфей подробно описал ситуацию.
– Я не ошибся, отправив вас на Яйбахар! Как же рад, что грибоиды проявили интерес к «Увертюре». Они сложные создания, редко кому помогают.
– Я тоже рад, наверное, – неуверенно промямлил Матфей.
– Послушай, сынок, тебе нужно многому научиться. Ты – продолжатель великой династии, на тебя возложены большие надежды! Давай поужинаем вместе, и я тебе все объясню.
– Ты что, не слышал меня? – вспыхнул Матфей. – У нас нет времени. Совсем! Пока мы тут с тобой любезничаем, Василий и меня к тебе отправляет и корабль защищает. Нам помощь нужна помощь, понимаешь?!
– Ты не на корабле, ты сейчас дома. Ни тебе, ни «Увертюре» ничего не угрожает. Поверь мне, сколько бы ты здесь ни пробыл, даже если проведешь тут целый год, вернешься обратно в ту же секунду, когда исчез, никто и не заметит твоего отсутствия.
– Как это так? – не поверил Матфей
– Останься на три дня. Я не успею научить тебя всему, но, если позволишь, мы совместим наши сознания, я передам тебе самое важное, а в оставшиеся дни закрепим навыки и потренируемся. Что скажешь?
***
Реальность возвращалась неохотно. Заплывшие глаза открылись с трудом. В камере было темно и холодно, лишь из крошечного окна в потолке пробивался лучик света, образуя на стене неправильный прямоугольник. Шаляпин повернул голову в поисках источника света и поморщился. Тело ломило, сразу вспомнился допрос. А ведь он думал, что знает о способах принудительного извлечения информации все. Век живи, век учись. Валентин хотел рассмеяться, но получился только каркающий звук. Похоже, их план накрылся медным тазом. Октавию в облике Стаккаты он видел, кажется, уже вечность назад. На что, собственно, она надеялась? Что их примут с распростертыми объятиями и поляну накроют? Бежать надо. Выяснить бы, где их космолет припарковали и напарницу держат.
И тут его руку нежно погладил ветерок. «Октавия», догадался Валентин. «Тсссс» раздался тихий звук. «Точно она», – он едва заметно улыбнулся. Прикосновение двинулось по руке вверх.
– Не бойся, – раздался шепот прямо в ухе.
Он медленно кивнул. Вокруг головы появилось что-то вроде шлема от скафандра, только прозрачного.
– Валентин, не пугайся. Так мы можем поговорить.
– Октавия, – прошептал он с улыбкой, – а я как раз думаю: чувствуют метаморфы боль или нет?
– А о чем ты еще думаешь? – спросил голос.
– О побеге.
– Я нашла заложников. Тут держат всех или почти всех. На шаттле места хватит, но они подготовились лучше, чем я ожидала. Наши пленители как будто догадываются, что я – метаморф.
– Постой, ты что, в воздух перевоплотилась?
– Да, и разделилась. Стакката в камере, а я тут, с тобой. Валентин, я не ожидала, что до этого дойдет. Мне тебя отсюда не вызволить. Единственный выход – через то окошко, но оно крошечное. Здесь нет ни дверей, ни замка. Это не камера, это склеп. Я нашла еще несколько таких…
– И что там?
– Тебе не понравится ответ, – прошелестел голос.
– Понял тебя. Спасай заложников и беги.
– Не геройствуй, Шаляпин. Я не думала, что до такого дойдет, но подобный вариант все же предполагала. Сейчас открою тебе тайну, которую мы храним больше жизни. Не уверена, что ты готов к этому, но другого выхода нет. Валентин, не все рождаются метаморфами, некоторые ими становятся. Понимаешь, мы свободны. Но любая свобода имеет свои границы, есть они и у нас. Когда мы находим родственную душу, то становимся зависимыми. После этой роковой встречи есть только две возможности: принять окончательно один облик и прожить жизнь со своим избранником или…
«Дожил, – подумал Шаляпин, – я разговариваю с воздухом, который признается мне в любви!»
– Валентин, тебе плохо?
Ему показалось, что ласковая рука погладила его по голове.
