– Долг и дружба, полагаю, – печально улыбаясь, ответил Баритон.
– Я тоже так сначала подумал, – широко улыбнулся Шаляпин, – но вы – единственный, кто знал про еще не заживший до конца шрам на руке Матфея, вы знали, как устроены больницы Земли и вы знали все обо всех членах экипажа «Увертюры». Кто еще мог бы снабдить Киру такими полными сведениями? И самый интересный вопрос – почему Стивия, находящаяся под вашим присмотром, никак не приходит в себя? Иннокентий Семенович, расскажите нам, что это за препарат такой – «Ибракан»?
Выражение лица доктора резко изменилось. Он попытался вскочить, но Клод активировал удерживающее поле. Доктор рассмеялся, замер и… ничего не произошло.
Веселость резко схлынула, уступив место страху, злобе и обреченности.
– Да, – пояснил Клод, – мы знаем, что у вас проявился мутированный ген, вы умеете совмещать реальности. Поэтому мы и воспользовались разработкой Синдиката, той самой, которая все эти годы не давала Стивии покинуть свою тюрьму, а теперь не даст покинуть ее вам.
– Я не верю! – вскочил вдруг Роман. – Это похоже на какой-то розыгрыш! Я доктора с детства знаю, не может это все быть правдой. Да и улики у тебя, Валентин Шаляпин, как там у вас, у детективов говорят, притянутые, натянутые… Короче – все это полная чушь!
– Косвенные улики не такая уж чушь, как ты, Роман, думаешь, – назидательно начал пояснять детектив. – Когда Кира рассказала про шрам на руке Матфея, до скольких человек, по-твоему, сократился список подозреваемых? О шраме знали только Стакката, доктор и ты! Но по простоте душевной ты, конечно же, Мелодии рассказал. Так может, это кто-то из вас двоих сливал информацию Синдикату?
Побледневший Роман взглянул на перепуганную Мелодию.
– Ладно, ладно, расслабься, – усмехнулся Валентин, – все гораздо проще. Вчера вечером мы с Октавией отправились на Дингар проверить одну теорию. Встреча прошла прекрасно. Мы размышляли, стоит поставить доктора в известность о полученных сведениях или нет. Он – единственный, кто всегда был вне подозрений. Октавия спросила бортовой компьютер «Увертюры» о местонахождении Баритона. Представь наше удивление – на корабле его не оказалось! Ну, возможно, Иннокентию Семеновичу понадобилась консультация коллег, но ни шаттлом, ни телепортатором никто не пользовался. Любопытно, не правда ли?! Нашелся наш славный эскулап на Дингаре, беседующим с Радгаром. Не подслушать их разговор – просто грех для детектива! Ну, а когда мы своими глазами увидели, как он совместил реальность и исчез…Через секунду компьютер сообщил, что док снова на корабле… Нужны тебе еще какие-то доказательства?
Роман смотрел во все глаза на кумира своего детства, не в силах поверить в услышанное.
В тот же момент двери кают-компании распахнулись и вошли еще два человека.
– Милая, – улыбаясь, произнес Ачхор, – познакомься, наши дети – Матфей и Кира.
Стивия тоже улыбнулась, по ее щеке сбежала слеза.
– Такие взрослые… – прошептала она, сделала шаг навстречу, но пошатнулась и едва не упала.
Матфей с Кирой вскочили и бросились на помощь.
Спустя несколько минут, когда первые эмоции улеглись, и счастливая Стивия сидела на стуле, сжимая руки своих детей, Валентин задал вопрос, который интересовал всех:
– Ну что же, доктор, расскажите нам, с чего все началось, почему вы решили перейти на темную сторону?
Баритон взглянул на воссоединившуюся семью, отвернулся и закрыл глаза. Он долго молчал, никто уже не ждал его объяснений, но доктор вдруг начал рассказывать:
– Я не менял сторону. Мой отец был одним из главарей Синдиката. Фактически, я – его наследник и продолжаю семейное дело. Еще в детстве стало понятно, что у меня, единственного за всю нашу историю, ген совмещения реальностей оказался активным. Это вселило надежду в лидеров организации. Когда я вырос, отправился учиться в медицинскую академию. Там, в первый же день, случился казус – со мной здоровались и называли меня по имени – Кенни, хотя я никогда до того момента там не был, и звали меня по-другому.
В приемной выдали ключ от общежития. Как же я удивился, увидев своего соседа по комнате! Мы выглядели словно близнецы. Разговорились, подружились. Он много рассказывал о своей жизни, о родителях, и я многое узнал о Дингаре. Всю жизнь я думал о дингарцах, как о чудовищных злодеях, но постепенно передо мной открывался совсем другой Дингар – место, где живут счастливые и довольные жизнью люди. В какой-то момент я даже стал жалеть о своем происхождении. Признаюсь, весь первый курс я обдумывал, как найти способ покинуть Синдикат. Отец тогда был еще жив и ни за что не отпустил бы меня, единственного способного к совмещению реальности в нашей организации.
Доктор замолчал. Спустя пару мгновений его рассказ продолжился:
– Как я уже сказал, мы с Кенни стали очень дружны. Он специально не рассказывал обо мне родителям, говорил, что на длинных каникулах мы вместе отправимся на Дингар и устроим им сюрприз.
Нам вообще очень нравилось вводить всех в заблуждение. Некоторые предметы лучше давались мне, другие ему. Поэтому мы частенько менялись одеждой и сдавали экзамены друг за друга. Так было и в тот день. Мы летели на ближайшую планету для практики на местности. Моя задача была заполнять картотеку, а Кенни должен был осматривать пациентов. Я ненавидел все эти заполнения, а он, смешно сказать.., он вообще ненавидел медицину и терпеть не мог к кому-то прикасаться. Разумеется, мы поменялись.
Баритон грустно усмехнулся и тяжело вздохнул.
– Поездка казалась великолепной! Я ликовал – ведь это был мой первый настоящий осмотр! Да и сама планета поражала красотой, утопала в зелени. А еще там водились красивые животные, которые не боялись людей, их можно было гладить, а те, что помельче даже запрыгивали на плечо. Намного позже, уже на Земле, я узнал, что есть похожее место – джунгли, но они оказались и вполовину не так прекрасны.
Насладившись поездкой, мы возвращались домой, когда случилась авария. В нашем шаттле что-то сломалось, и мы рухнули на планету. Я долго был в коме, а Кенни… – доктор тяжело вздохнул, – Кенни умер сразу. Но он умер только в моей реальности. Потому что для всех Иннокентием был я – нас опознали по одежде. Я хотел было признаться, но это означало бы возврат к моей прошлой жизни, а я мечтал о другом. Так что, просто промолчал. Никто так и не узнал, кто именно погиб в той аварии. Родители Кенни ничего не заметили. Многое я помнил из рассказов друга, а что «забыл», списывали на последствия травмы. Не думайте, что это было легко. По ночам я грыз подушку от стыда и отчаяния. А когда меня обнимали Его родители, окружали Его вещи, когда я читал Его книги, я едва не вопил от переполнявших меня чувств. Наверное, тогда я сошел с ума. Просто запер себя настоящего, запретил себе быть прежним.
Все молчали. Мелодия вытирала слезы, остальные смотрели в пол, не решаясь встретиться с доктором взглядами. Никто не ожидал такого откровения. Баритон вздохнул, и его рассказ продолжился:
