- Гуляй, вальсом! – махнула я рукой, отпуская бедолагу на все четыре стороны.
- Спасибо, ведьма – матушка! – ныл упырь, исчезая в темноте.
Я растолкала бедную дочку икотницы, которая лежала на пороге курятника.
- У тебя есть лишние куры? – спросила я, видя, как она слабо открывает глаза.
- Нет, - прошептала она.
- Тогда валим отсюда! – шикнула я на нее, видя, как она грузно и неловко встает.
- О, а че это было? – спросила она, ежась и осматриваясь по сторонам.
- Показалось, - усмехнулась я, таща ее из чужого огорода. Где-то заливалась хриплым лаем собака.
- Ты мне ничего сказать не хочешь? – спросила я, отряхиваясь от куриной маски для волос. – Про матушку твою? И про икотку!
- Ой, ниче не знаю! – завыла на всю улицу баба, кутаясь в платок. У нее в голове торчала солома. У меня, кстати, тоже. – Ничего не ведаю!
- Тс! – шикнула я, слыша, как запевают девки в другом конце села. – Поворачиваем! Нам туда!
- Ой, а может, вы сами как-нибудь? – спросила баба, глядя на меня несчастными глазами. – Я уже страху натерпелась! Вы идите, а я домой! Дома буду мать караулить!
- Ладно, иди, - выдохнула я, направляясь в сторону парней и девушек.
Песня становилась все громче и громче, а я увидала поваленные деревья, на которых сидела местная молодежь. Гармонист растягивал гармонь с таким лицом, словно играет не лирическую песню о несчастной любви, а тяжелый металл.
- Ой, а можно к вам? – спросила я, видя испуганные взгляды. – Посижу с вами, попою? А?
- А мы уже расходимся! – заметила одна из девок. Я посмотрела на ее перемотанное запястье ревнивым взглядом.
- Отлично. Расходитесь на полную! – прокашлялась я, видя, что почти все сидели по парам. – У нас тут операция по поимке опасной нечисти! Так что сидите!
Гармонист играл какую-то очень задушевную песню, в которой несчастная девушка, подло обманутая парнем молодым, утопила ребенка, а сама задушилась.
Я чувствовала, как душа разворачивается и сворачивается, словно гармонь в руках Поганини. Песня изо всех сил пыталась шевелить мою душу. Иногда это получалось, и я, не зная слов, подвывала: «Ууууу!», чтобы выразить все негодование по поводу сложившейся ситуации.
Когда песня кончилась, я мысленно требовала что-то оптимистичное. Но уже на третье песне я поняла. Оптимизм в деревню Россоха не завозили. Теперь мы все дружно горевали о судьбе выданной насильно замуж девицы, до этого мы оплакивали судьбу вьюноши, заработавшего ревматизм, радикулит и смерть на чужбине.
- Вы пойте, пойте, - кивнула я, а сама решила пройтись по окрестностям.
На третьем круге, я услышала старческий голос.
- Вот что ж ты, сынок делашь! – донеслось до меня тихое. – Как не стыдно тебе! Девок стращаешь, меня позоришь!
- Дык, вырос я! Хочу жонится! И мне любови хочется! – послышался второй голос, очень похожий на голос икотки. – А то что енто? Все парами ходють, а я один, как бобыль! И вообще, не мешай!
Он бросился к клубу веселых любителей грустных песен, но я оказалась проворней. Через минуту бабка лежала на земле.
- И, как это понимать? – заметила я, пытаясь понять. С кем предстоит говорить. С бабкой или с икоткой.
- Ой, пусти меня! – заныла бабка, слабенько пытаясь отбиться. Ее седые волосы разметались по траве.
- Не путю! – ответила я, склоняясь к ней так, что мои волосы мазнули ее по лицу. – Ну, бабушка, не надоело вам по бабам бегать?
- Ниче не знаю! – заныла бабка, пытаясь схватить меня за руки. Внезапно глаза у нее закатились, а мои руки сжали крепкой хваткой.
- Ты мать не трожь! – выпалила икотка.
- Ах, мать, значит! – заметила я, вцепившись в бабку.- Сейчас будет: «Тук-тук, а бабушка дома? Позовите бабушку!». Или ты хочешь закончить свой век преждевременно? А? Сам просил помочь, вот и помогаю!
То, что вернулась бабка, я поняла по кряхтению и оханью.
- Итак, я все про тебя знаю, - прищурилась я, не зная ровным счетом ничего. – Все вижу, все знаю…
Бабка посмотрела на меня круглыми глазами, которые тут же налились слезами.
- Я не виновата! Не виновата! Это был трудный год! – заныла бабка, которую я держала за мужскую рубаху.
- Так, ты мне президента не включай! – огрызнулась я, глядя самым проницательным взглядом. – Понятно… Ага… Вижу, вижу… Какой ужас!
Если честно, то я ляпнула это наобум, дабы хоть немного пролить свет на икотку.
- Ой, да всю жизнь себя корю! – качала головой бабка. – Сколько живу, все покою нет! Мысли мучат! Как спать ложуся, так мучат! Не хотела я дите губить! Не хотела! А что с ним делать? Неурожай!
- Так, у тебя ребенок был, да? – спросила я, делая вид, что и так все знаю.
- Как замуж вышла, так понесла. А год неурожайный. Ну, думаю, еще детишек нарожать успеем… А это и так помрет, - послышался шамкающий голос бабки. – Вот и снесла его на болото. На кочку положила, а он прямо сам соскользнул! Вот прям сам!
- Да вы что! – сделала вид, что удивилась я. – Прямо сам, да?
- Я бруснику собирала! – шептала бабка, запутавшись в собственной версии. – А он как соскользнет. Нет, не топила! Сама не топила!
- И… - продолжала я, наседая на нее.
- А потом вроде все наладилось. Пережили год, кое-как. А я дочку родила, красавицу! Однажды пошла по бруснику, чую дурно мне… Вот и хлебнула болотной водицы… А у меня как что-то горло скребет… Думала, жука проглотила. Эх! А потом чую, как внутри меня что-то ворочается, как мышка скребется… И растет, растет… Потом говорить начал. Сначала по детски лепетал, а потом… Растет он, вот и вырос… Сынок это мой, Федор…
- Отлично, - осела я от таких новостей.
- Ой, что – то тяжко мне, - ныла бабка, охая.
- Так, бабка, - насторожилась я, видя, как бабка закатывает глаза. – Ты это… Бабушка!
Ну еще бы! Сегодня бабка такие круги наматывала, что у меня сил не было.
- Померла? – ужаснулась я, глядя на посеревшую бабку, изо рта которой лез… блуждающий огонек.
Опомниться я не успела, как он ворвался в меня, заставив мучительно закашляться. Я очнулась, таща за руку вопящую девку, которая смотрела на меня круглыми перепуганными глазами.
- Ой, - опомнилась я, отпуская ее руку.
- Я так понимаю, что теперь я могу предсказывать будущее, находить потерянных мужиков и одиночество мне будет только снится! - прокашлялась я, чувствуя, как внутри скребется маленькая мышка. Препротивное ощущение. Кхе!
Кое - как я доковыляла домой и зашлась в приступе мучительной икоты. Потом вроде бы стало легче. Лишь изредка я делала басистый «Ик!», подскакивая на месте.
