От герцога Баччо пошел к городскому архитектору Джулиано ди Баччо д’Аньоло, и, все обсудив, они отправились на место и, внимательно рассмотрев каждую мелочь, решили не отступать от форм модели Филиппо, но следовать ей, украсив ее лишь другими колоннами и раскреповками и как можно больше ее обогатив, но сохраняя ее первоначальный замысел и ее форму. Но ведь не излишние и не слишком украшенные части делают постройку красивой и богатой, но лишь хорошие, которые, даже если их мало, но если они к тому же находятся на своих местах и сочетаются в надлежащих пропорциях, нравятся и вызывают восхищение, а если они выполнены художником с толком, то и получают всеобщее одобрение. Но обо всем этом, по-видимому, Джулиано и Баччо не думали и ничего этого не приняли во внимание, ибо работа, за которую они взялись, была большой и трудной, но оказалась, как вышло на деле, мало изящной. В замысел Джулиано (как это можно видеть) входило поставить по углам всех восьми сторон пилястры, сломанные на углах, и все эти пилястры ионического ордера, так как они согласно всему плану вместе со всем остальным уменьшались к середине хора и были неодинаковых размеров, то они по необходимости и оказались широкими в наружных частях и узкими во внутренних, что и нарушает соразмерность; а так как пилястр ломался на углах восьми внутренних сторон, то зрительные линии, исходившие из центра, уменьшали его настолько, что из-за боковых колонн, между которыми они стояли, он казался тоненьким, и эти линии придавали и ему, и всему остальному вид весьма невзрачный как снаружи, так и изнутри, несмотря на то, что меры были соблюдены.
Джулиано же сделал и всю модель алтаря, удаленную от облицовки хора на полтора локтя, после чего Баччо положил на алтарь вылепленного из воска лежащего усопшего Христа и двух ангелов, из которых один поддерживал его правой рукой, подставив под голову колено, в другой же руке держал таинство Страстей Господних, причем статуя Христа занимала почти весь алтарь, так что совершать там богослужение было бы затруднительно, а размерами статуя должна была быть, по его замыслу, около четырех с половиной локтей. Он сделал также выступ в виде пьедестала за алтарем, к середине которого он примыкал, а на нем нечто вроде седалища, на которое он посадил затем благословляющего Бога Отца размерами в шесть локтей, а рядом с ним по концам пределлы алтаря стояли на коленях два ангела в четыре локтя каждый, как раз на уровне ног Бога Отца. Высота же пределлы была более локтя, и на ней было много историй с изображениями Страстей Господних, и все они должны были быть бронзовыми. По углам же пределлы названные выше коленопреклоненные ангелы держали в руке по светильнику, и этим светильникам в руках сопутствовали восемь больших светильников высотой в три с половиной локтя; они были поставлены для украшения алтаря между ангелами, а в самой середине был Бог Отец, за которым оставалось пространство в пол-локтя, откуда можно было подниматься, чтобы зажигать огни.
Под аркой, соответствовавшей главному входу в хор, на обходившем кругом пьедестале с наружной его стороны, в середине под названной аркой он поставил древо грехопадения, ствол которого обвивает древний змий с человеческой головой в кроне дерева, а по обе его стороны стоят две обнаженные человеческие фигуры, одна Адама и другая Евы. На внешней стороне хора, куда фигуры эти повернули лица, по всей длине пьедестала было оставлено пустое место около трех локтей длиной для мраморной или бронзовой истории с их сотворением, с тем чтобы и по всем остальным граням пьедестала разместить по двадцати одной истории из Ветхого Завета, а чтобы этот пьедестал обогатить еще больше, для оснований колонн и пилястров были сделаны одетые и нагие фигуры пророков, которые предполагалось затем высечь из мрамора. Конечно, работа эта была исключительной, да и случай был исключительный, чтобы показать весь талант и все искусство совершенного мастера, память о котором никакое время изгладить не смогло бы.
Модель эта была показана герцогу вместе с рисунками, дважды выполненными Баччо; и то и другое и качеством и количеством, а также и красотой, ибо Баччо лепил из воска смело, рисовал же отлично, угодило его превосходительству, распорядившемуся приступить тотчас же к строительным работам, куда должны быть обращены все расходы попечительства; им же было дано распоряжение о доставке из Каррары большого количества мрамора.
Баччо же и сам принялся за статуи, и первой был Адам с поднятой рукой, около четырех локтей в высоту. Фигуру эту Баччо закончил, но так как она у него вышла узкой в бедрах и с некоторыми изъянами в других частях, он переделал ее в Вакха, впоследствии подаренного им герцогу, у которого он стоял много лет в дворцовых покоях, а недавно был поставлен в нишу в нижних помещениях, где государь проживает летом. Равным образом приступил он к сидящей Еве, тех же размеров, и довел ее до половины, но не закончил из-за Адама, которому она должна была соответствовать, а так как он начал второго Адама другой формы и в другом положении, ему пришлось менять и Еву; ту же первую, сидящую, он превратил в Цереру и подарил ее светлейшей герцогине Элеоноре вместе с Аполлоном, другой обнаженной статуей, им законченной, и ее превосходительство повелела поместить ее перед гротом в садах Питти, выстроенным по рисунку Джорджо Вазари. Обе эти фигуры, Адама и Евы, Баччо выполнил весьма вольно, а так как они понравились ему самому, он думал, что они понравятся и всем вообще, и художникам в частности, и отделывал, и отчищал он их со всем своим удовольствием и старанием. Когда же затем эти Адам и Ева были подставлены на предназначенное им место и открыты, участь их была той же, что и других его произведений: и сонетами, и латинскими стихами заклеймили их слишком жестоко. Так, например, смысл одного из стихотворений был таков: подобно тому, как Адам и Ева опозорили рай своим ослушанием и заслужили изгнания оттуда, так и эти фигуры, опозорившие землю, заслуживают изгнания из церкви. А между тем статуи эти соразмерны и многие их части красивы, и если не хватает им изящества, какого не мог он придать своим произведениям, искусство и рисунок, в них вложенные, заслуживают большого одобрения.
Некие господа задали как-то вопрос одной благородной даме, остановившейся, чтобы разглядеть эти статуи, как ей кажутся эти голые тела. На что она ответила: «О мужчинах судить не смею». Когда же ее попросили высказать мнение о женщине, она сказала, что, по ее разумению, Ева эта обладает двумя весьма положительными качествами: она белая и не рыхлая. Находчиво сделав вид, что хвалит, она скрытым образом осудила и уколола мастера и его мастерство, найдя у статуи такие достоинства женского тела, которые по необходимости приходится приписать мрамору как материалу; ему-то они присущи, но никак не работе и не мастерству, почему похвалы подобного рода мастера и не хвалят. Итак, достойная женщина этим и показала, что, по ее мнению, ничего, кроме мрамора, в статуе этой похвал не заслуживает.
После этого Баччо приступил к статуе усопшего Христа, а так как и она не выходила у него так, как он ее задумал, то, продвинув ее довольно далеко, он ее бросил и, взявшись за другой мрамор, начал другую статую в положении, отличном от первой, и с ангелом, который поддерживает голову Христа коленом, а плечо рукой. И он не успокоился, пока полностью не закончил, но когда было отдано распоряжение поставить их на алтарь, они оказались такими большими, что заняли слишком большую площадь, не оставив пространства священнику для совершения богослужения. И хотя статуя эта была выполнена толково и принадлежала к лучшим работам Баччо, тем не менее народ никак не мог успокоиться, чтобы ее не порочить, и даже откалывали от нее куски, чем занимались и священнослужители не меньше, чем все другие. Баччо же, убедившись в том, что славе художников, выставляющих незавершенные работы, вредит мнение тех, кто либо этим делом не занимается, либо ничего в нем не понимает, либо и моделей не видели, решил выполнить для завершения алтаря и в дополнение к статуе Христа статую Бога Отца, для которой из Каррары был выписан прекрасный мрамор. Он продвинулся с ней уже довольно далеко, задумав ее полуобнаженной наподобие Зевса, но герцогу она не понравилась, да и сам Баччо нашел в ней некоторые изъяны, и потому он ее бросил как есть, и так она и стоит в попечительстве до сих пор.
