Не умолчу о том, что позолоченный отрок, служивший подмастерьем у булочника и претерпевший эту муку, чтобы заработать десять скудо, очень скоро после этого умер. Канцона, которая по обычаю распевалась во время этого маскарада, была сочинена названным Якопо Нарди, и первая ее строфа гласила:
Тот, кто природе законы вменяет,
Времена года и века отмеряет чинно,
Тот и добра Первопричина,
И зло с его ведома в мире бывает.
Каждый, кто вдумчиво созерцает
Фигуры искусные перед собою,
Представит, как мерною чередою
Век за веком проходит, творя перемены,
Добра и зла, зла и добра вечные смены.
Помимо той пользы, которую он извлек из того, что им было сделано во время этих празднеств, Понтормо получил за это столько похвал, сколько, пожалуй, лишь немногие из его сверстников когда-либо получали в этом городе. Недаром, когда после этого сам папа Лев посетил Флоренцию, услуги Понтормо были широко использованы в тех сооружениях, которые были воздвигнуты по этому случаю. Так, в содружестве с уже пожилым скульптором Баччо из Монтелупо, построившим деревянную арку при въезде на улицу Дворца Синьории около лестницы Аббатства, Якопо сплошь расписал эту арку прекраснейшими историями, которые погибли из-за нерадения тех, кто за них отвечал. Сохранилась только одна из них, на которой было с необыкновенным изяществом изображено, как Паллада настраивает какой-то свой музыкальный инструмент по лире Аполлона. По этой истории можно судить о том, каково было качество и совершенство остальных произведений и фигур.
Когда же для тех же торжеств на Ридольфо Гирландайо была возложена забота приспособить и украсить папскую залу, примыкающую к монастырю Санта Мариа.
Новелла и служившую издревле резиденцией верховного духовенства этого города, он за недостатком времени вынужден был кое в чем воспользоваться чужими услугами и, закончив украшение всех других комнат, поручил Якопо Понтормо написать фреской несколько картин в той капелле, где его святейшеству предстояло каждое утро слушать мессу. И вот, взявшись за это дело, Якопо изобразил там Бога Отца со многими путтами и Веронику, запечатлевшую на плате изображение Иисуса Христа. Вещь эта, написанная Якопо в столь короткий срок, заслужила ему большие похвалы.
После этого он в одной из капелл церкви Сан Руффелло, стоящей позади флорентийского епископства, написал фреской Богоматерь с младенцем на руках и предстоящими ей с одной стороны св. Михаилом Архангелом и св. Лучией, а с другой – двумя другими коленопреклоненными святыми, в полутондо же этой капеллы – Бога Отца, окруженного несколькими серафимами. Засим, когда Якопо, магистр ордена сервитов, следуя своему горячему желанию, заказал ему часть росписи двора сервитов, поскольку Андреа дель Сарто уехал во Францию и оставил свою работу в этом дворе незавершенной, Понтормо с большим рвением принялся за изготовление картонов. Однако, так как он нуждался и так как ему, пока он работал, чтобы завоевать себе лишь почет, необходимо было как-нибудь это время прожить, он над дверью женской больницы, что позади церкви больницы священнослужителей между площадью Сан Марко и улицей Сангалло, как раз насупротив стены сестер св. Екатерины Сиенской, написал две прекраснейшие фигуры светотенью, а именно Христа в обличье пилигрима, ожидающего несколько ищущих приюта женщин, чтобы отвести им пристанище. Вещь эту, которую понимающие люди по заслугам хвалили еще в те времена, продолжают хвалить и в наши дни.
В это же самое время он написал маслом по заказу мастеров Монетного двора несколько картин и небольших историй для колесницы «Монета», которая ежегодно участвует в процессии в честь св. Иоанна. А на Фьезоланском холме, над дверью сообщества Цецилии, он написал фреску в цвете с изображением св. Цецилии, держащей в руках несколько роз, настолько прекрасную и настолько подходящую к этому месту, что она, как фреска, принадлежит к лучшим, какие только можно увидеть, образцам фресковой живописи.
Вышеназванный Якопо, магистр сервитского ордена, увидев эти произведения и еще больше разгоревшись в своем желании, решил во что бы то ни стало дать ему закончить росписи в названном дворике сервитов, рассчитывая, что он, соревнуясь с другими работавшими там мастерами и дописывая то, что было недоделано, создаст нечто исключительно прекрасное. И вот Якопо, принявшись за это дело и работая не только из жажды славы и почестей, но и для заработка, написал Посещение Богоматери Елизаветой в манере несколько более воздушной и живой, чем он до этого обычно делал, что бесконечно повысило качество этой вещи, помимо прочих бесконечных ее красот. В самом деле, женщины, дети, юноши и старики написаны фреской так мягко и с таким единством колорита, что просто – чудо; так, тело младенца, сидящего на ступеньках, более того, самые ступеньки в сочетании с другими фигурами таковы, что во фреске невозможно сделать их лучше и нежнее. Вот почему это произведение после всех других, созданных Якопо, вселило в художниках уверенность в его совершенстве, особенно при сравнении их с вещами Андреа дель Сарто и Франчабиджо. Закончил и сделал он эту фреску в 1516 году и получил за нее шестнадцать скудо и не больше.
Когда же после этого Франческо Пуччи, если только память мне не изменяет, заказал ему образ для сооруженной им капеллы в церкви Сан Микеле Бисдомини на Виа де’Серви, Якопо довел эту вещь в такой прекрасной манере и в таком живом колорите, что кажется невозможным этому поверить. На этом написанном на дереве образе сидящая Богоматерь протягивает младенца Христа св. Иосифу, который смеется с такой живостью и непосредственностью, что поражаешься. Столь же прекрасны мальчик, изображающий св. Иоанна Крестителя, и два других обнаженных младенца, поддерживающих балдахин. Там и св. Иоанн Евангелист – прекраснейший старец, а также коленопреклоненный св. Франциск – как живой. Действительно, при виде того, как переплелись пальцы его рук и как он, сосредоточив свой взгляд и свой ум на Деве и на ее Сыне, погрузился в их созерцание, кажется, что он дышит. Не менее прекрасен и св. Яков, которого можно видеть рядом с остальными. Поэтому и не удивительно, если это – самый лучший образ из всех когда-либо созданных этим редкостнейшим живописцем.
Я всегда считал, что после этого произведения, а не до него, были им для Бартоломео Ланфредини, на берегу Арно между мостами Санта Тринита и Ла Каррайа, в одном коридоре над дверью, написаны фреской два красивейших путта, поддерживающих изображение какого-то герба, однако, после того как Бронзино, которому, надо полагать, хорошо известна правда об этих вещах, утверждает, что это одна из первых вещей, написанных Якопо, нельзя не верить, что дело обстоит именно так; и тем более следует хвалить за это Понтормо, так как эти путты настолько прекрасны, что их ни с чем не сравнишь, и так как они были чуть ли не первым его произведением.
Однако, следуя за порядком событий, нужно сказать, что после названных выше произведений Якопо написал для жителей Понтормо на дереве алтарный образ, который был помещен в капеллу Мадонны в Сант Аньоло, главной тамошней церкви, и который изображал св. Михаила Архангела и св. Иоанна Евангелиста. В это время один из двух молодых людей, состоявших при Якопо, а именно Джованмария Пики из Борго Сан Сеполькро, который был у него на очень хорошем счету, сделался впоследствии сервитским монахом и выполнил кое-какие вещи в Борго, а также в приходской церкви Сан Стефано, – так вот он-то, говорю я, еще в бытность свою в мастерской Якопо написал для посылки в Борго к себе на родину на большом холсте обнаженного и замученного св. Квинтина. Однако, так как Якопо из-за любви к своему ученику хотел, чтобы тот добился славы и почестей, он стал эту вещь поправлять, но не мог от нее оторваться, переписывал сегодня голову, завтра руки, а то и туловище и столько в ней переправил, что, можно смело сказать, она вся оказалась написанной его рукой, и потому не удивительно, если картина эта, находящаяся ныне в Борго в церкви Сан Франческо братьев обсервантов, во всех отношениях прекрасна. Второй из этих двух молодых людей, аретинец по имени Джованн’Антонио Лапполи, о котором уже говорилось в другом месте, как-то, когда и он состоял еще при Якопо, изобразил, будучи человеком пустым и тщеславным, самого себя в зеркало. Однако его учителю портрет показался недостаточно похожим, и, приложив к нему руку, он сам изобразил своего ученика настолько хорошо, что он кажется совсем живым. Этот портрет находится ныне в Ареццо у наследников Джованн’Антонио. Кроме того, Понтормо изобразил на одной и той же картине двух своих близких друзей: один из них был зятем Бекуччо Бикьерайо, имя же другого мне тоже неизвестно. Но достаточно того, что портреты эти написаны рукой Понтормо.
