В церкви Сан Франческо, что за воротами Сан Миньято, есть тондо с Мадонной и несколькими ангелами в человеческий рост, выполненное рукой Сандро и почитавшееся произведением прекраснейшим.
Был Сандро человеком весьма приятным и нередко любил подшутить над своими учениками и друзьями. Так, рассказывают, что, когда один из его учеников по имени Бьяджо выполнил для продажи тондо, точь-в-точь похожее на вышеназванное, Сандро продал его за шесть флоринов золотом одному горожанину и затем, разыскав Бьяджо, сказал ему: «Ну, я, наконец, продал эту твою картину; однако нужно ее сегодня вечером прибить повыше, тогда она будет выглядеть лучше, а завтра утром зайди на дом к этому самому горожанину и приведи его сюда, чтобы он увидел ее при хорошем освещении на своем месте, а там и денежки подсчитаешь». «О, как вы это хорошо устроили, учитель», – воскликнул Бьяджо, отправился в мастерскую, повесил тондо как можно выше и ушел. А в это время Сандро и Якопо, другой его ученик, вырезали из бумаги восемь капюшонов, какие носят горожане, и белым воском прилепили их на головах восьми ангелов, окружавших на названном тондо Мадонну. Наступило утро, и тут как тут появился Бьяджо с горожанином, купившим картину и знавшим о шутке. И вот, когда вошли они в мастерскую, Бьяджо посмотрел вверх и увидел, как его Мадонна, в окружении не ангелов, а флорентийской Синьории, восседает среди этих самых капюшонов; он чуть не закричал и хотел уже просить у покупателя прощения, но, видя, что тот молчит и даже хвалит картину, замолчал. В конце концов Бьяджо ушел вместе с горожанином и у того на дому получил за картину шесть флоринов, в соответствии с тем, как тот сторговался с его учителем, когда же он возвратился в мастерскую, Сандро и Якопо как раз только что сняли бумажные капюшоны, и он увидел, что его ангелы – ангелы, а не горожане в капюшонах, и так был поражен, что не знал, что и сказать. Обратившись наконец к Сандро, он промолвил: «Учитель мой, я прямо и не знаю, сон это или явь. У этих ангелов, когда я сюда пришел, были на головах красные капюшоны, а теперь их нет, так что же это значит?» – «Ты не в себе, Бьяджо, – ответил Сандро, – это деньги свели тебя с ума. Если бы это было так, неужели ты думаешь, что горожанин купил бы картину?» – «И правда, – согласился Бьяджо, – ведь он мне ничего не сказал. И все же мне это чудным показалось». А тут и все остальные подмастерья его обступили и наговорили столько, что он решил, что все они спятили с ума.
Как-то поселился возле Сандро некий ткач и поставил без малого восемь станков, которые, когда они работали, то не только бедного Сандро оглушали стуком стремян и грохотом ящиков, но сотрясали весь дом, который был и так не прочнее прочного. И потому то от одного шума, то от другого он не мог ни работать, ни сидеть дома. Он уже не раз просил соседа избавить его от этой муки, а тот отвечал ему, что у себя дома он хочет и может делать все, что ему нравится. Сандро рассердился и на свою стену, которая была выше соседской стены и не очень устойчивой, взгромоздил огромнейший камень, чуть не с воз размером, так что, казалось, при малейшем сотрясении стены он должен был упасть и проломить крышу, потолок, рамы и сукна соседа; а когда тот, перепугавшись, прибежал к Сандро, ему было отвечено теми же словами, что он-де у себя дома хочет и может делать все, что ему нравится, а так как он ничего другого не мог добиться, ему пришлось прийти к разумному соглашению и наладить с Сандро добрососедские отношения.
Рассказывают также, что Сандро в шутку обвинил перед викарием одного из своих друзей в ереси и что тот, явившись, спросил, кто его обвиняет и в чем. Когда же ему сказали, что это был Сандро и что он придерживается мнения эпикурейцев, будто душа умирает вместе с телом, он потребовал очной ставки со своим обвинителем перед судьей. Сандро же, явившись, возразил: «Совершенно верно, что я такого мнения о его душе, ибо он – скотина. А кроме того, не кажется ли вам, что он еретик, потому что, будучи неграмотным и едва умея читать, он толкует Данте и упоминает имя его всуе?»
Говорят также, что он превыше всего любил тех, о ком он знал, что они усердны в своем искусстве, и что зарабатывал он много, но все у него шло прахом, так как хозяйничал он плохо и был беспечным. В конце концов он стал дряхлым и неработоспособным и ходил, опираясь на две палки, ибо выпрямиться уже не мог и умер немощным калекой семидесяти восьми лет, похоронен же был в церкви Оньисанти во Флоренции в 1515 году.
В гардеробной синьора герцога Козимо находятся две прекраснейших женских головы в профиль его работы, одна из которых, как говорят, – возлюбленная Джулиано деи Медичи, брата Лоренцо, а другая – мадонна Лукреция деи Торнабуони, супруга названного Лоренцо. Там же находится Вакх, равным образом работы Сандро, который, подняв обеими руками бочонок, приставил его к губам, – фигура весьма изящная. А в Пизанском соборе для капеллы делла Импальята он начал Успение с хором ангелов, но, так как оно ему не понравилось, он оставил его незавершенным. В Монтеварки он написал на дереве образ главного алтаря в церкви Сан Франческо, а в приходской церкви в Эмполи, с той стороны, где св. Себастьян работы Росселино, – написал двух ангелов.
Он был одним из первых, придумавших изготовлять хоругви и другие драпировки так называемым мозаичным способом, чтобы краски не выцветали и чтобы цвет материи был виден с обеих сторон. Таким образом изготовлен им балдахин в Орсанмикеле, покрытый совсем разными и прекрасными Мадоннами, который служит доказательством того, насколько лучше материал сохраняется при этом способе, чем когда его пропитывают составом, который его разъедает и делает непрочным; впрочем, ныне ради дешевизны прибегают больше к пропитыванию, чем к другим способам.
Рисовал Сандро исключительно хорошо и так много, что еще долго после его смерти каждый художник старался заполучить его рисунки; есть и в нашей Книге несколько, выполненных с большим умением и вкусом. Истории его изобиловали фигурами, о чем можно судить по вышивке, выполненной целиком по его рисунку на оборке для креста, который несут в процессиях монахи из Санта Мариа Новелла.
Таким образом, Сандро заслужил большого одобрения за все те живописные работы, в которые он захотел вложить много старания и любви так, например, как он расписал вышеназванную доску с волхвами в Санта Мариа Новелла, которая действительно чудесна. Отменно прекрасно также небольшое тондо его работы, которое можно видеть в помещении приора дельи Анджели во Флоренции, с фигурами мелкими, но весьма изящными и выполненными с прекрасной наблюдательностью. Той же величины, что и названная доска с волхвами, доска его же работы, принадлежащая мессеру Фабио Сеньи, флорентийскому дворянину, на которой изображена Клевета Апеллеса, прекраснее коей и быть не может. Под доской этой, которую он сам подарил Антонио Сеньи, закадычнейшему своему другу, мы читаем ныне следующие стихи названного мессера Фабио:
ludicio quemquat ne falso laedere tentent
Terrarum reges, parva tabella montet.
Huic similem Aegypti regi donavit
Apelles: Rex fuit et dignus munere, munus eo.
(Чтоб не могли оскорбить клеветой владыки земные.
Малая эта доска памятью служит всегда.
