В одной из капелл этой же церкви находится написанная его рукой на дереве Богоматерь, которая принимает благовестие архангела Гавриила и профиль лица которой исполнен такого благоговения, настолько нежен и прекрасно сделан, что поистине он кажется не делом рук человеческих, а созданным в раю; а на пейзажном фоне видны Адам и Ева, которые были причиной того, что от Девы воплотился Искупитель. Кроме того, на пределле им написано несколько прекраснейших небольших историй. Однако больше, чем в каком-либо другом из своих творений, брат Джованни превзошел себя и обнаружил свое высокое умение и понимание искусства в одной картине, написанной на дереве и находящейся в той же церкви, около двери, налево от входа. На ней изображен Иисус Христос, венчающий Богоматерь, окруженный хором ангелов и бесконечным множеством святых мужей и жен, которые так хорошо сделаны, в столь разнообразных положениях и со столь различными выражениями лиц, что при виде этой вещи испытываешь невероятное наслаждение и сладостное чувство; мало того, кажется, что блаженные духи на небе не могут быть иными или, лучше сказать, Не могли бы быть иными, если бы имели тела; ибо все изображенные святые мужи и жены не только кажутся живыми людьми с тонким нежным выражением лица, но и самый колорит этого произведения представляется творением руки святого или ангела, подобного тем, что изображены на картине, почему этого поистине святого человека всегда по справедливости и называют братом Джованни Анджелико. А на пределле столь же божественны истории из жизни Богоматери, исполненные в том же роде, и, что касается меня, я могу с уверенностью утверждать, что всякий раз, как я ее вижу, эта вещь мне кажется новой, и расстаюсь я с нею, никогда не насытившись.
Также и в капелле флорентийской Аннунциаты, построенной Пьеро деи Медичи, он расписал дверцы шкафа для хранения серебра маленькими фигурками, исполненными с большим старанием. Этот инок создал столько произведений, рассеянных по домам флорентийских граждан, что подчас диву даешься, как один человек, хотя бы в течение многих лет, мог столь безукоризненно справиться с такой работой.
Высокочтимый дон Винченцио Боргини, настоятель Воспитательного дома, владеет маленькой великолепнейшей Богоматерью кисти брата Джованни, а Бартоломео Гонди, который в качестве любителя этого искусства не уступит никакому другому дворянину, обладает двумя картинами, большой и маленькой, а также распятием, написанными им же. Кроме того, живопись в арке над дверью церкви Сан Доменико – его же работы, а в церкви Санта Тринита, в сакристии, находится написанное им Снятие со креста, которое исполнено с таким искусством, что может быть упомянуто в числе лучших его вещей. В церкви Сан Франческо, что за воротами Сан Миньято, есть его Благовещение, а в церкви Санта Мариа Новелла помимо уже упомянутых вещей он расписал пасхальную свечу и некоторые из рак, которые выносятся на алтарь в большие праздники. В аббатстве этого же города им исполнен над одной из дверей монастырского двора св. Бенедикт, приложивший перст к устам в знак молчания. Для цеха льнопрядильщиков он написал картину на дереве, находящуюся в конторе цеха; а в Кортоне его кисти принадлежит маленькая арка над дверью церкви его ордена, а также написанный на дереве образ главного алтаря. В Орвието им было начато на одном из сводов капеллы Богоматери в соборе несколько изображений пророков, которые впоследствии закончил Лука да Кортона. Для общины Флорентийского храма им был написан на дереве усопший Христос, а в церкви монастыря дельи Анджели – рай и ад с маленькими фигурами; в этой вещи, истово соблюдая обычай, он изобразил блаженных, исполненных благолепия, радости и небесного ликования, а грешников, осужденных на адские муки, – с самыми различными выражениями глубокой печали, и каждого с печатью своего порока и греха на лице; блаженные в небесном плясании входят в райские врата, а обреченные влекутся демонами в ад на вечные мучения. Эта картина находится в означенной церкви, по направлению к главному алтарю, по правую руку, в том месте, где стоит священник, когда поется сидячая обедня. Для монахинь общины св. Петра-мученика, занимающих ныне монастырь Сан Феличе на площади, каковой раньше принадлежал камальдульскому ордену, брат Джованни написал на дереве Богоматерь со святыми Иоанном Крестителем, Домиником, Фомой и Петром-мучеником в фигурах очень маленького размера. На перегородке церкви Санта Мариа Нуова также имеется картина на дереве его работы.
Когда благодаря этим работам слава брата Джованни распространилась по всей Италии, папа Николай V послал за ним и заказал ему в Риме роспись дворцовой капеллы, в которой папа служит мессу, с изображением снятия со креста и нескольких сцен из жизни св. Лаврентия; то и другое – прекраснейшие произведения, как равно прекрасны и заказанные ему папой же миниатюрные украшения нескольких книг. В церкви Минервы он исполнил на дереве образ главного алтаря и Благовещение, которое в настоящее время висит на стене около большой капеллы. Кроме того, он расписал для этого же папы, во дворце, капеллу Св. Даров, которая впоследствии была разрушена Павлом III при постройке лестницы; в этой своей отличной работе он исполнил в свойственной ему манере несколько фресок со сценами из жизни Иисуса Христа, а также много портретов людей, известных в то время и написанных им с натуры; портреты эти наверное сделались бы жертвою случая и до нас не дошли, если бы Джовио не заказал с них копии для своего музея; они изображали следующих лиц: папу Николая V, императора Фридриха, который в то время посетил Италию, брата Антонина, впоследствии епископа флорентийского, Бьондо из Форли и Фердинанда Арагонского. А так как брат Джованни показался папе человеком святой, спокойной и скромной жизни, – каковым он и был на самом деле, – а флорентийская архиепископская кафедра в то время пустовала, папа счел его достойным этого сана. Когда брат Джованни об этом узнал, он стал умолять его святейшество найти кого-нибудь другого, так как он чувствовал себя неспособным управлять людьми, и, зная в своем ордене одного ученейшего инока строгих правил, сердобольного и богобоязненного, он считал его гораздо более достойным носителем этого сана, нежели себя. Услыхав это и вспомнив, что брат Джованни говорит правду, папа охотно оказал ему эту милость; таким образом брат Антонин из ордена проповедников стал архиепископом Флоренции, человек действительно достойнейший своей святостью и учением, – достаточно сказать, что он в наше время удостоился быть сопричтенным лику святых папой Адрианом VI. Такова была великая и поистине редчайшая доброта брата Джованни – уступить столь великие предложенные ему первосвященником сан, почесть и должность тому, кого он верным взглядом и искренне, от всего сердца считал значительно достойнее себя. Хорошо было бы, если бы духовенство нашего времени научилось от этого святого человека не гоняться за теми должностями, которых они не могут достойно нести, и уступать их достойнейшим. Возвращаясь к брату Джованни, скажу, что дай Бог, чтобы все монахи (не во гнев будь сказано добрым среди них) проводили время так, как этот отец, поистине ангельский; ибо всю жизнь свою он потратил на службу Господу и на пользу миру и ближнему. Чего же большего можно и должно желать, как не того, чтобы святою жизнью заслужить царство небесное и доблестным трудом – вечную славу в этом мире? Ведь поистине такого рода высокий и исключительный талант, каким обладал брат Джованни, не мог и не должен был снизойти ни на кого другого, как на человека святейшей жизни, ибо те, кто посвящает себя изображению церковных и священных предметов, должны быть действительно церковными и святыми людьми; и недаром мы видим, что, когда за это берутся люди мало верующие и не уважающие религию, они часто вызывают в нас дурные стремления и порочные желания, откуда и рождается порицание таких произведений как дурных и вместе с тем превознесение их как искусно и талантливо исполненных. Однако я отнюдь не хотел бы, чтобы кто-нибудь пал жертвой заблуждения, считая все нелепое и беспомощное благочестивым, а все красивое и хорошо сделанное – порочным, как поступают некоторые, которые при виде изображения женщин или юношей несколько более привлекательных, красивых и нарядных, чем обычно, тотчас же считают их порочными и потому их осуждают, не замечая того, что они глубоко неправы, когда отказывают в хорошем вкусе художнику, который считает святых мужей и жен, обладающих природой небесной, настолько более прекрасными, нежели смертная природа, насколько небо превосходит земные красоты и наши людские творения, и, что хуже того, они этим самым обнаруживают в своих душах заразу и соблазн, черпая зло и недобрые желания из тех вещей, от которых у них – будь они действительными любителями честного пути, как они хотят это доказать своим глупым рвением, – возникло бы стремление к небу и к тому, чтобы быть угодным Создателю всех вещей, от которого, как от наисовершеннейшего и наипрекраснейшего, и проистекает все совершенное и все прекрасное. Если уже один только образ красоты и как бы тень ее волнует этих людей, то что сделали бы или, надо думать, что делают они, ежели бы они оказались или в самом деле оказываются там, где они могли бы увидеть или действительно видят живые красоты, сопровождаемые соблазнительными одеждами, сладчайшей речью, движениями, полными изящества, и взглядами, покоряющими не слишком твердые сердца. Однако я опять-таки отнюдь не хотел бы, чтобы кто-нибудь подумал, что я этим самым одобряю все те церковные изображения, которые написаны почти что совершенно голыми, ибо в таких вещах видно, что живописец не имел должного уважения к месту. Ведь даже тогда, когда хочешь показать свое умение, нужно же считаться с данными обстоятельствами и иметь уважение к людям, времени и месту.
